Аркадий Бакторов - Копи царя Иоанна

Максим спал. Прошло уже более полутора часов с того момента, как он прекратил свои писательские экзерсисы, как вдруг сверху послышались громкие шаги целой колонны людей явно в тяжелых ботинках с толстой твердой подошвой. Максим вздронул и моментально очнулся — раз в полтора часа у человека наступает фаза неглубокого сна. Сверху, с насыпи, уверенной походкой гуськом спускалась команда рослых людей — человек восемь-десять. Максим вздрогнул: это явно был обыск, потом вскочил, пошарил головой под свернутым валиком ватником, служившим подушкой и понял, что забыл тетрадь там, под лампой, свисавшей на ржавом крюке. Это было хуже всего, — на миг он подумал, что эта улика может послужить в пользу его обвинения по поводу странных записок. Максим спрыгнул с нар и в несколько шагов добежал до стены. Тетради не было.

— Стоять! — раздался крик со стороны насыпи. Максим замер. Думать и действовать больше не было времени. Он обернулся. Двое загорелых людей в камуфляже подбежали к нему.

— Ты кто? Почему не в жилом отсеке? — резко спросил человек с поверхности. Второй без слов начал обыскивать Максима. Из кармана вывалилась шариковая ручка.

— Не то. Письма были написаны пером. Обыщите здесь все! — крикнул один из подошедших остальным, — до последней трещинки, спрятано может быть где угодно!

По нарам и стенам полумрачного грота зашарили лезвия мраморного фонарного света, исчезая и переплетаясь в деревянных жердях и кирпичных колоннах, подпирающих небо. Человек достал из сумки какую-то папку, вынул из нее фотографию десять на пятнадцать, прищурившись, посмотрел на нее и на Максима, потом сказал: «Младший инженер? Я бы на твоем месте не стал бы так делать. Думаю, теперь все понятно. И куда только смотрел этот ваш зажравшийся начальник…»

— Какого черта здесь происходит?! — раздалось сверху; два ярких прожекторных луча перекрестились над головами рыщущих по нарам спецназовцев. С насыпи спустились пятеро бледных охранников подземелья, Антон и сам Николай Петрович.

— Вы недостаточно внимательно смотрите за тем, что происходит у вас под землей; почему этот человек ночью не находится в предписанном жилом отсеке? — строго спросил Николая Петровича тот, в чьих руках была фотография.

— Это наш инженер; и он живет здесь.

— Один?

— Я не обязан перед вами отчитываться; в конце концов, я старше по званию.

— Тоже мне… — протянул человек с фотографией, — извольте, — и с этими словами достал из кармана какое-то раскладывающееся удостоверение. Николай Петрович сначала промелькнул по нему глазами, потом они, как показалось Максиму, полезли из орбит и стали округляться, вместе с тем спина Николая Петровича выпрямлялась; руки были готовы сложиться по швам.

— До вас не доходили слухи, что я люблю мистику? Надо же наконец посмотреть, что делается там, в наших копях царя Иоанна. Или Соломона. И первое, что я нахожу — разгуливающий безо всякой охраны человек. Понятно, что тут можно вытворять все, что угодно. Вы свободны.

— Разрешите обратиться, — неожиданно из-за спины ошарашенного Николая Петровича появилась сухая фигура Антона, — этот человек будет нужен сегодня для выполнения плановых работ…

— «Вы свободны» означает, что вы свободны все. Требую покинуть помещение, — сухо прозвучало в ответ, — продолжать обыск! — обратился человек к своим подчиненным, шарящим вдоль стен. — А вы, — он указал на обыскивавшего Максима спецназовца, — сопроводите задержанного наверх.

Максим снова оказался под конвоем, от которого уже окончательно успел отвыкнуть за последние полтора месяца. Антон и Николай Петрович в сопровождении своей охраны побрели к левому тоннелю по насыпи. Максима повели в противоположный выход. Антон оказался прав, только почему, почему именно его, Максима, выбрали жертвой в этом безнравственном внутриведомственном спектакле, где система пожирает своих отслуживших адептов? Антон говорил про монахов. Теперь, наверное, ни его, ни Николая Петровича не спасет даже чудо. Бежать? Бесполезно, они это знают, не первый день в организации; старый выход стопроцентно контролируют сверху. Максим шел с забытым страшным ощущением дула автомата в нескольких сантиметрах от спины. Шел на верную смерть, пришел и его черед. Удивительно, но шел он бодро — насколько Максим понял, его ведут на поверхность, и все сознание его заполонила кажущаяся обычным людям нелепая мысль — мечта вновь посмотреть на мир при дневном свете.

Он шел вдоль стен с провисающими кабелями на крюках по стенам, почти как в метро, мимо маячащих в темноте огней подвесных фонарей прямо к выходу, к широкой трубе, над которой недавно работал сам. Теперь она должна была стать выходом к его последнему пути. Впереди была развилка, прямо штольня уходила сразу в небольшое помещение, где и был выход, направо — в огромный недостроенный грот, задуманный по размерам и конструкции точно таким же, в каком Максим жил вместе с монахами.

— Черт! — прорычал сопровождающий, — кто-то позакрывал тут все!

Решетка в сторону выхода действительно была заперта, и они свернули к большому гроту, от него тоже была штольня, ведущая к дыре. Они вышли на точно такую же боковую насыпь, окаймлявшую большой котлован в центре. Работы в гроте были в самом разгаре — в свете подвесок были видны очертания лесов вокруг двух возводившихся колонн; с того момента, когда Максим был здесь в последний раз, а это случилось еще в самом начале его подземной жизни на Соловках, котлован грота стал гораздо больше, на дне были смутно различимы какие-то огромные кубические емкости, трубы от которых собирались наверху в пучок и уводили в одну из боковых штолен. Но самым впечатляющим сооружением был длинный мост, протянувшийся поперек всего грота и ведущий к двум галереям, находящимся по разные стороны ямы. Опорами для моста служили две колонны. Наверное, тут предполагалось разгружать породу, доставляемую из большой сети маленьких восточных штолен, лучами расходящихся от последней «кольцевой». Работы там только начались в двенадцатом году, и, по всей видимости, именно в этой стороне должны были залегать самые богатые породы. Но у Максима не было времени для того, чтобы долго разглядывать будущий цех: он шагал по насыпи прямиком к зияющему в углу грота проему тоннеля, ведущего к новому выходу.

Впереди, расплываясь в темноте, замаячила решетка, перекрывающая вход в галерею. Максим остановился — лучше всего не проявлять под конвоем никакой инициативы, даже если это касается открывания дверей. Проводник толкнул вперед наскоро слепленные воедино ребристые железные прутки, потом дернул их на себя. Решетка не поддавалась. Это был второй и последний проход к выходу — других путей в системе просто не существовало.