Анастасия Семенова - Магия родного дома. Энергетика, карма, исцеление

– Знаешь, – признавался, – ничего с собой сделать не могу, будто это уже и не моя рука, сама тянется к бумаге. Я даже в толк не возьму: откуда бы? Никогда не мог и прямой изобразить, а тут заметил, что по ночам мне стали сниться цветные музыкальные сны. Встаю утром, хочется эти сюжеты тут же зарисовать, пока не забыл. Еще я понял, что могу в уме большие числа складывать или умножать, совершенно все телефонные номера помню, стоило раз лишь услышать. Никогда ни одной мелодии вспомнить не мог, услышу – и тут же забуду, а теперь помню все «Бранденбургские концерты», представляешь, – наизусть? Как ты думаешь, я с ума не схожу?

– Вроде нет, – ответила.

А сама стала думать, откуда бы такая перемена в человеке.

Вчера еще ничего не мог, а прошло каких-то три месяца – рисует, поет, лучше всех на курсе переводит. Заниматься он больше не стал, ночей над конспектами не просиживал. А если раньше на подготовку к зачету он тратил пару недель, да и то сдавал на троечку, то теперь в его зачетке замелькали пятерки и четверки. Всех озадачивало неожиданное выправление гадкого утенка, даже преподавателей. Раз его кто-то из них отловил в коридоре факультета и стал выпытывать, у какого репетитора он так повысил успеваемость, на что бедолага только руками развел. И как он ни клялся, что работает самостоятельно, никто ему не верил.

Однажды он даже разъярился и наорал на нас:

– Да ни у кого я не занимаюсь, у меня и денег-то таких нет! Оно само происходит.

Но на вопрос: «Как?» – честно ответил, что не знает.

Потом он окончил университет, расстался с тринадцатой комнатой – и…

Нет, он не стал знаменитым художником или музыкантом, дар к воспроизведению почти сразу же улетучился, стоило ему переехать из общежития! Но знания – они остались. Теперь мой сокурсник давно уже доктор наук, преподает студентам археологию и написал множество серьезных исторических работ. Но на вопрос, почему он вдруг бросил живопись и музыку, смущенно отвечает:

– Больше мне этим не хотелось заниматься.

И лишь немногие достаточно близкие друзья знают, что долго он еще пытался рисовать, даже назначил себе днем определенный час для этого занятия… Но рука отказывалась работать. Ей, руке, чего-то не хватало.

Я уверена, ей не хватало той темной комнатушки у поворота на лестницу. Потому что, посмотрев позже геологические разрезы местности, мы с удивлением обнаружили, что под шестнадцатой комнатой шел широкий разлом, а тринадцатый номер находился как бы уже вне разлома, но в сфере его влияния. Именно там, где, по словам специалистов, наилучшим образом проявляются скрытые возможности человека, его творческий потенциал.

И это не пустые слова. По многочисленным данным установлено, что если людям, от природы не очень одаренным, посчастливилось поселиться вблизи от геологического разлома, у них неожиданно проявляются небывалой силы творческие способности. Почему? Это, увы, пока ученым неизвестно.

Но, наверно, не случайно наши предки строили церкви как раз чуть в стороне от разломов, именно на том расстоянии, когда уже не действуют губительно исходящие из-под земли излучения и в то же время усиливается положительное значение местоположения. В храмах – не в последнюю очередь благодаря близости разломов – меняется наше мироощущение. Словно срабатывает тайная пружина, таящаяся в душе каждого из нас, – и мы обращаемся к светлым силам.

Тетушка моя, о которой я уже рассказывала, – человек активный, увлекающийся и упорный. Уж ежели она что-то решила для себя – разобьется в лепешку, но исполнит. Причем делает она это обстоятельно, словно перед глазами книжку держит. И вот на склоне лет (а было ей в ту пору уже за шестьдесят) она в очередной раз воспылала страстью к улучшению жилищных условий. В одной квартире ее не удовлетворяла близость к шумной автостраде, в другой казалось, что мало солнца, в третьей выводили из себя соседи… Словом, никак ей не удавалось отыскать ту единственную, где жилось бы как пелось. Мы, все ее ближайшие родственники, буквально извелись, перетаскивая что ни год теткины шкафы, диваны, книги с одной жилплощади на другую.

И вот звонит она мне под Новый год и весело так говорит:

– Привет, дорогуша. А я опять переезжаю.

Сердце мое так и упало. Вот, думаю, незадача. Угораздило же тебя, родная, на праздники. Но виду не подаю. Поздравляю.

– В этот раз никого просить не буду. Придете потом, сами увидите, как я обустроилась.

Месяц она не подавала о себе никаких вестей. Мы уж волноваться стали – вдруг какое несчастье? Годы-то у нее немалые… Однако в середине февраля каждый из нас получил замечательно красивый конверт с приглашением появиться на новоселье.

И вот в морозный вечерок я отправилась на новую теткину квартиру. Район, где она поселилась, был уютный. Тихая улица, дом, похожий на крохотный особнячок, два балкончика по фронтону во втором этаже, и сад даже имелся – зеленым бордюром окружал дом.

Поднялась на третий этаж. Позвонила.

– Иду, иду, – слышу теткин голос из-за двери.

Потом дверь открывается – и я проваливаюсь в удивительно странную квартирку. Даже не по себе становится. А тетка тарахтит без передышки:

– Так хорошо удалось обменяться, правда с доплатой, но один дом чего стоит. А комнаты какие! А вид из окна!

Довольна приобретеньицем… Только я стою в прихожей и двинуться не могу, потому как не знаю, куда двигаться. Вроде бы прихожая как прихожая, безо всяких изысков, но как-то она непривычно узка, хоть боком проходи, – это тетка ухитрилась загнать в коридор все книжные шкафы.

– Да что ж ты на пороге стоишь! – и тянет в комнаты.

Спальня, предъявленная первой, произвела на меня впечатление неотразимое. Почему-то решила моя родственница, что стены густо-синего колера с огромными бело-желтыми лотосами чрезвычайно подходят для маленькой темной комнаты. В центре стояло сооружение, отдаленно напоминающее диван, только формой эта конструкция скорее походило на кляксу – ни единой ровной линии, все как-то по-особому художественно искорежено. Мне почему-то этот диван напомнил киношного монстра из дешевого фильма-«страшилки». «Сооружение для производства ночных кошмаров!» – подумала я.

– Нравится?

– Н-да…

А что, извините, оставалось мне ответить? Комната чуть больше спальни называлась гостиной. Здесь, наоборот, было обилие мебели. По стенам лепились какие-то серванты, тумбы, столбики непонятного назначения —слишком узкие, чтобы служить пристанищем для белья, и слишком высокие, чтобы использоваться для размещения ваз и прочей декоративной мелочи. А к самому окну, из-за разросшихся деревьев не пропускавшему ни единого солнечного луча, был впритык придвинут амебообразный журнальный столик, скорее всего, отпрыск сталинского монументализма.