Елена Кузнецова - Аяуаска, волшебная Лиана Джунглей: джатака о золотом кувшине в реке

— Banco? — повторила я. Он уже второй раз произносил это слово. Ни одно из значений слова banco, которые я знала — банк, лавка, отмель — явно не подходило; и из контекста значение слова тоже не реконструировалось. Тогда он объяснил смысл слова на живом примере:

— Чтобы стать banco, нужно несколько лет провести в сельве, диетировать и учиться у духов растений.

Вилсону очень хотелось стать банко. Он считал, что для этого ему нужно было провести в сельве еще один год — вдобавок к тому времени, что он там уже провел. Или, как он сказал: не просто год, а год и еще один день. И уточнил:

— А если пробыть там только год, а один день при этом недопровести, то все насмарку пойдет.

Один год плюс один день… может быть, потому что один самый последний день, прожитый в джунглях вдобавок к длинному-предлинному году и кажется самым длинным, являясь напряженнейшей кульминацией внутреннего преодоления? В русских сказках тоже все про один год да один день толкуют.

В период ученичества жить полагается в одиночестве, в полумраке джунглей — это для того, чтобы солнце не уносило энергию находящегося на обучении. Нельзя и под дождь попадать — по той же причине. А следует соблюдать ограничения в еде и кроме этого, dietar con la planta — употреблять в еду растение, у которого хочешь пройти курс обучения. Диетировать — наверное, так это будет правильно на русский перевести. Я просто про такие реалии в жизни русских знахарей не слышала, потому и соответствующего слова в нашем языке нет.

— И когда ты там живешь, тебя всему учат сами растения — завершил он свой кратенький обзор пути становления банко.

— А как же растения могут обучать? — с пионерским энтузиазмом спросила я.

Он даже повернулся ко мне, видимо, чтобы убедиться, что действительно, есть же еще на свете люди, погрязшие в таком неуместном материалистическом невежестве. «А то кто же будет с тобой возиться и чему-то обучать?» — искреннее удивление было написано на его лице. Потом это мимолетное проявление чувств исчезло, он снова устремил свой взгляд вперед и сказал своим обычным монотонным голосом:

— Духи растений — они и обучают. Сача Руна, например. Когда удаляешься в сельву, диетируешь с растением и соблюдаешь целибат — к тебе приходит дух растения.

— Ааа… — протянула я вдумчиво. — Понятно… понятно. Ааа… а каким образом приходит?

— Появляется во сне, но чаще всего наяву… он или она. — Вилсон, видно, моим расспросам решил больше не удивляться, и вместо этого, как настоящий лектор, стал размеренно рассказывать дальше.

— Когда дух к тебе приходит наяву, то явиться он может как индеец. Даже одет будет так же, как индеец. Подойдет к тебе и спросит: почему находишься в сельве? С каким намерением? Тогда ты ему отвечаешь, что, мол, хочу выучиться всему, хочу стать banco. А то еще можно сразу попросить его насчет силы. Чтобы он свою силу и власть тебе передал. Ну вот… если ты ему понравишься, тогда он возьмется за твое обучение. Говорит, например: вначале возьми кору моего дерева и кури ее. И скажет, сколько времени ее надо курить, потому что для каждого растения оно разное. Например, может сказать: три месяца, и ни днем больше… а еще расскажет, какую диету надо все это время соблюдать, что можно есть, что нельзя. Диета — это очень важно… Пройдет три месяца, пока ты куришь его кору, а потом он будет приходить и учить всему, что знает и умеет. Когда ты всему у него выучишься, придет к тебе дух другого растения, и тоже начнет учить. И так за год многие духи передадут тебе свои знания и свою силу. Иногда даже могут научить летать, — добавил он задумчиво и мечтательно.

Ничего сложного или необычного в таком обучении непосредственно у духов растений джунглей, на взгляд Вилсона, не было. Требовались только личная решимость, ну и денежные средства для содержания семьи в его отсутствие. Хорошо было то, что, в отличие от ранее встретившегося мне в Икитоса Карлоса, который деловито занимался маркетинговым продвижением «своего» шамана, Вильсон не спрашивал меня, верю ли я тому, что слышу. Он сам в это верил, это было для него непреложным фактом и одновременно жизненной целью — и этого лично для него было вполне достаточно: моя вера или безверие для него никакого значения не имели.

Я попыталась представить себе год. Один год. Целый год. В одиночестве. В джунглях Амазонки. Но у меня это плохо получалось. Вместо этого я подумала: если побыть в первичной сельве в одиночестве хотя бы несколько дней, то даже за это непродолжительное время призрачный мир успеет усыпить и плотно спутать гладкими и нежными, и в то же время прочнейшими лианами а потом и вовсе затянет все глубже и глубже в свои непролазные зеленые чащи, и оставит там, чтобы в тебя перетек их мерцающий свет.

А если из чащи все-таки выберешься, потребуется немало времени на адаптацию к нашей нормальной, то есть, к обыденной жизни, где нет ни этого внеземного свечения и запредельной радости. Чтобы от лиан избавиться и про их свет позабыть — потому что как в таком состоянии может человек показаться, скажем, в своем кьюбикле на работе? Как он в этот кьюбикл в офисе вообще тогда может вписаться? Так это если всего несколько дней в лоне сельвы проведешь. А что будет, если там на целый год зависнешь, да еще ведешь при этом специфический образ жизни, который меняет биохимию мозга? А дух ведь является лишь после того, как проведешь много дней в одиночестве, в диете и в целибате: наверное, к тому времени, когда явится дух растения, ты уже сам по себе, независимо от вновь прибывшего, так загрузился в магическую реальность, что сон становится просто неотделим от яви.

— Не могу пока я это сделать — сокрушенно сказал он. — Нет финансовых возможностей… есть семейные обязательства… жена… дети… не могу сейчас уйти в сельву. Не могу оставить их одних на целый год.

В его словах чувствовалась такая тоска и одержимость, словно повседневная жизнь захлопнула его в ловушку, а он все равно всеми силами стремился выбраться из нее, чтобы попать на безграничные просторы существования. Видно было, что мечта о банко жила в нем давно. И что вся его настоящая жизнь — только прелюдия к ее осуществлению.

Позже я узнала, что banco — это типа как у нас PhD — самый высокий ранг в сфере его целительско-шаманской деятельности.

Говорил он негромко, немного монотонно, без особых модуляций голоса, что отчасти напоминало мне григорианские песнопения. Его манера говорить находилось в большом контрасте с тем, как говорят здесь все остальные. Если слушать остальных, и закрыть при этом глаза, и абстрагироваться от самих слов, а обращать внимание только на саму интонацию, то лично меня постоянно охватывало странное наваждение: