Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

Группа собралась не очень большая, человек двадцать. Руководили этим безобразием два учителя: Тимофей Иванович (небольшого росточка трудовик и завхоз, мордвин, суетливый, с постоянно красной физиономией) и физкультурница Галина Ивановна, скромная, добрая женщина. Из ребят помню только четверых: Скво со своей вечной подругой Галей себя, конечно и своего младшего друга Мартышку, хоккеиста из детской школы Динамо. (Я тогда был влюблен, и видел ты одну только Скво, хорошо еще несколько человек запечатлелись. Рискую предположить, что была еще Уля. и значит вместе с ней и Теря).

Как мы выезжали из Москвы и что делали в поезде, в памяти не отложилось, но вот привокзальная площадь города Казани стоит перед глазами, как будто это было вчера. Пока Тимофей Иванович названивал из автомата по каким-то инстанциям насчет нашего размещения, мы бродили по небольшой привокзальной площади, медленно погружаясь в другой мир. Это действительно был другой мир.

Несмотря на детскую нетребовательность к удобствам, я не мог не заметить, приезжая каждое лето в Тулу, что всё вокруг как-то попроще, победнее, даже может не беднее, а неказистей что ли. Отделка домов, выбор товаров в магазинах, да и вообще, вся обстановка.

Здесь в Казани этого было просто невозможно не заметить. Сначала бросился в глаза трамвай тридцатых, если не раньше, годов выпуска, с неавтоматическими, открытыми настежь и не закрывающимися даже на ходу дверями. Он подъехал, покачиваясь на неровных рельсах, издавая скрип и скрежет. Какие-то люди вышли (некоторые, даже не дожидаясь остановки) другие вошли, нисколько ничему не удивляясь, и трамвай уехал.

Я тогда еще не знал, что в СССР существуют разные категории обеспечения городов, что существуют города первого, второго и ниже сортов, но признаки такого деления я стал замечать еще в Туле. Тем не менее, в Туле ходили новенькие чешские трамваи, какие в Москве-то еще не везде попадались.

Удивление, которое я испытал от вида древнего трамвая заставило меня повнимательней оглядеться по сторонам. Первое, что стало очевидным, это какая-то невероятная грязь везде и запущенность. По сравнению с этим Казанский вокзал, самый грязный в Москве, казался бы идеалом чистоты и порядка. Рядом с нами обнаружился Ильич, на низеньком постаменте, непривычно маленький, с типично татарскими чертами лица, свеже выкрашенный золотистой краской прямо по облупившейся старой, он печально указывал на убогое здание вокзала. Узнать его можно было только по этому характерному жесту и традиционной кепке.

Собственно образ Казани у меня остался в памяти несколько урывчатый и очень неуютный, неприглядный даже. Видимо Судьба решила показать мне изнанку жизни. Помню, что на следующем старинном трамвае мы уехали на место своего временного жительства. Этим местом оказалась школа, расположенная в очень старом кирпичном здании. Школа была не просто пустая, что по летнему времени вполне понятно, но настолько пустая, что в тех классах, которые были нам доступны, почему-то не было ни одной парты. Спали мы на полу, на каких-то матрасах, все в одной комнате.

По вечерам играли в темноте в разные словесные игры типа «Я садовником родился…» или «На золотом крыльце». Когда Тимофей Иванович заставлял уже нас спать, начинались молчаливые игры, ну, например, всезадирали коленки и клали ногу на ногу, потом по хлопку синхронно ноги меняли местами. Вполне безобидно, но бедного Тимофея Ивановича это так выводило из себя, что один раз он запустил в нас свою папку с бумагами и деньгами, с которой он везде ходил и даже, отходя ко сну, держал рядом с собой.

В каждом городе, как выяснилось, мы должны были посещать промышленные предприятия. В Казани даже это выбрали самое жуткое: льнокомбинат и валяльно-войлочную фабрику, самым ужасным и тем запомнившимся там был валяльный цех. Если бы не грохот крайне несовременного вида машин, само помещение похоже было бы на большую турецкую баню. Из густого пара, почти по колено в воде, выныривали потные люди со всклоченными волосами, из одежды на них были: резиновые сапоги, синие семейные трусы и резиновые фартуки. Они хватали какие-то свертки шерсти и уносили их куда-то обратно в клубы пара. Это очень напоминало картинку из учебника истории об ужасах жизни рабочих при проклятом царизме.

Когда хочется пустить людям пыль в глаза, даже маленьким людям, школьникам, желательно продумывать все мелочи, иначе эффект окажется совершенно обратным. Так видимо и получилось в этой поездке. Собственно ленинских мест в Казани, то ли на фоне остального убожества, то ли ввиду незначительности самих этих «мест», я почти совсем не запомнил. Слабенько проявляется в памяти только вид аудитории в университете, где выделена была скамья, на которой юный Ульянов якобы слушал лекции. И собственно, всё.

Проспект рядом с Казанским кремлем. Через дорогу переходят прилично выпившие мужчина и женщина. На середине пути с мужчины падают брюки, и он остается в грязных кальсонах, женщина пытается поднять брюки на место, но её попытки тщетны, неуступчивая деталь туалета опять падает вокруг ног джентльмена. Вышеозначенный джентльмен начинает ругать леди за неумелость в таком, вроде бы, простом деле, та отвечает ему тем же. Однако, продолжается это недолго, осознав патовость ситуации, они нежно берутся под руку и завершают переход главной улицы города мелкими шажками, волоча брюки по мостовой.

Мы с Мартышкой в парке казанского Динамо (ныне Акбарс). Подходит татарка в возрасте. За руку ведет девочку.

– Возьмите девочку.

– ???

– Денег немного дайте и берите, – она расстегивает девочке кофту, – смотрите у неё уже сисечки есть. Ну, возьмите!

Удивительно мне, что я не помню, кто во что был одет, за исключением скажем, грязных кальсон того мужика, зеленых халатов с тюбетейками на татарских аксакалах и пр. из ряда вон выходящего. Не помню, в чем мы таскали свои вещи, скорей всего в рюкзаках. Не помню что мы ели три раза в день. Значит, все было в каких-то средних рамках. Вряд ли Тимофей Иванович тратил лишнего на еду, а не запомнилось – видимо ели нормально.

Уехали мы из Казани водным путем. У меня всегда хранилась память о первой моей теплоходной прогулке, случившейся лет за шесть до этого. Ковры на крутых лестницах, медные поручни и ручки, чистота на палубах и запах пластика в коридорах, смешанный со сладковатым привкусом теплоходной гари.

Кстати, если уж я это вспомнил, мне с детства нравился запах бензинового и дизельного перегара. Кисловатый бензиновый и сладковатый солярочный. Потом это, правда, прошло. То ли двигатели стали другие, то ли сам я… Наверное, и то и другое. Во всяком случае, при одном и том же топливе запах из выхлопной трубы очевидно разный. Могу привести два крайних случая. У венгерского автобуса «Икарус» лежачий двигатель и из его выхлопной трубы всегда, даже когда я был еще вполне юным, запах казался мне тошнотворным, а вот из огромной трубы теплохода, из большущих цилиндров судовой машины запах просто сладкий, манящий и волнующий, Даже сейчас, когда я стал эколого– и метеозависимым мне он продолжает нравиться.