Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

Время экзаменов на дневное отделение я пропустил, а для поступления на вечерний было одно препятствие. Тогда на вечерние отделения можно было поступать, только имея постоянную работу. К счастью, тогда это была не большая проблема. Мать устроила меня работать по специальности на опытно-техническую фабрику лаборантом испытателем.

Недавно я в своем архиве нашел свой первый пропуск на работу. С потертых корочек на меня смотрит очень удивленный мальчик. Помните, я обещал рассказать тайну глупой порнушки из поездов дальнего следования? Так вот, когда я пришел получать фотографии для этого пропуска в фотоателье на Бескудниковском бульваре, первый вариант я забраковал и переснялся. Опять вид у меня получился глуповато удивленный и тогда я понял, в чем дело. Фотограф в ателье, как и те распространители порнушки в поездах, был глухонемой. Перед съемкой он жестами и мычаньем пытается объяснить вам как сесть и правильно держать голову, вы почти безрезультатно пытаетесь понять эту пантомиму, и в ваших глазах в момент снимка остается недоумение и немой вопрос: «Что тебе от меня надо, сукин сын?».

На экзаменах в институт я получил две пятерки и две четверки. Этого было больше чем достаточно для поступления. Я далеко не сразу, а только через много лет понял, что экзаменаторы были ко мне особенно снисходительны. Если б мои дети в свое время захотели бы учиться в нашей альма-матер, они поступили бы также легко, как я. И никаких взяток для этого не надо, просто у нас поощряется преемственность поколений. Тем более что мою мать хорошо знали в Промышленности и меня сейчас знают не хуже, хотя и Промышленности уже никакой нет. Одна тень отца Гамлета. Тем не менее, я никогда не пожалел о том, что поступил сюда учиться. Это оказалась очень интересная профессия и хорошее общеинженерное образование.

Отец выполнил условие пари – купил мне, правда, не мотоцикл, а мотороллер, но это не имело значения. Сбылась мечта идиота! Через полгода я эту мечту обменял на дубленый полушубок, потому что, на мой взгляд, ездить по Москве на мотороллере, нужно быть, если не совсем идиотом, то хотя бы легко помешанным.

Я начал работать и учиться. Это оказалось нелегко. Четыре дня в неделю я уезжал из дома часов в семь утра и возвращался около одиннадцати. В среду занятий в институте не было, а суббота и воскресенье – рай земной, правда, курсовой по начерталке… Начерталку у нас вела и читала замечательная женщина – Милицца Дмитриевна. Добрая толстушка с всклоченными волосами, она выходила читать лекцию в черт знает в каком старом костюме, один из чулков на её ногах обязательно сползал, но она была настолько мила, что ей прощался и её вид, и предвзятость к её предмету.

В один из дней, помню, я вышел из метро и не спеша шел по тихой Донской улице к институту. Даже в пивной палатке было пусто, я заказал кружку. По случаю мороза пиво подогревали – добавляли из чайника кипящего. Спрашиваю у палаточницы:

– Где очередь-то? Почему так тихо?

– Так, хоккей же!

Быстро допиваю пиво и бегом в институт. Первая пара – начерталка. Сажусь на галерке аудитории и включаю приемник. Милицца Дмитриевна что-то рисует на доске, а мне не до неё – матч СССР-Канада, первая игра в Москве. В приемнике голос Озерова: «Харламов отдает Михайлову… Эх! Хендерсон успевает… нет, не успевает. Петров… опять Харламов, Гол!!!».

– Гол!!! – это уже я кричу, а не Озеров.

Милицца Дмитриевна быстро поворачивается в мою сторону.

– Кто забил?

– Наши… два один – ведут!

– Вы, молодой человек, сообщайте счет, когда опять забьют, а мы тут потихонечку проекции разберем.

После занятий еду в метро. Даже для кольцевой линии слишком много народу. Уже почти ночь – в это время обычно гораздо меньше. В вагон заваливаются огромные, шикарно одетые иностранцы и прижимают меня к борту, т. е. к межвагонной двери. Глазам своим не верю – меня прижал Хендерсон, рядом Фил Эспозито, остальных не могу разглядеть за их могучими плечами. Они вышли вместе со мной на Новослободской фотографировать витражи, почти вся канадская команда. Их ненавидели во время игры – болели за своих, а здесь их приветствовали, им улыбались. Если бы я знал тогда, что именно Хендерсон забьет решающую шайбу в серии… я бы… ничего, конечно, не сделал бы.

Всё тогда было проще, настоящие звезды не очень звездились. Здесь на Новослободской я часто встречал Голубкину, на эскалаторе вверх – на работу в ЦТСА, Татьяну Шмыгу, наоборот – вниз, скромненькую, в очках. И кого только здесь нельзя было встретить? Москва, Москва, где твоя слава?

Лаборантом я проработал недолго, меня перевели в мужской коллектив – техником КБ. Сразу после этого праздновали юбилей моего шефа и научного руководителя по симптоматической фамилии Неудачин. Одновременно с пятидесятилетним юбилеем праздновалось его, наконец-то, окончание института. Он учился, тоже на вечернем, лет двадцать пять. Специально для этого празднества приехал директор головного НИИ Сидоров, я его помнил по нашему новоселью в Бескудниково, он тогда стучал такт вилкой по тарелке и тарелку разбил. Не могла не приехать и моя мать – она тогда работала его заместителем по науке.

Меня, как самого молодого в КБ послали на склад с накладной. Уже на улице, возле склада я прочитал: «Выдать подателю сего спирт технический (питьевой)в объеме 2000 мл для протирки аппаратуры». Неудачин разбавил спирт брусничной водой, закуску приготовили женщины из лаборатории.

Неудачин при моем содействии разрабатывал глобальную научную тему: «Снижение электростатических зарядов на сновальных машинах и ткацких станках». Я тогда уже начал потихоньку разочаровываться в науке, благодаря своему руководителю. Неудачин однажды отвел меня в сторону, чтобы никто не подслушал и шепотом сказал.

– Есть три официальных способа снятия электростатических зарядов, – и перечислил их, – А я изобрел четвертый способ – когерерный !

– ???

– Изобретатель радио Попов определял приближение грозы когерером. Это такая колба с металлическим порошком и двумя электродами. Чем ближе гроза, тем больше слипается порошок. Сопротивление падает, и стрелка вольтметра ползет вверх. Мы сделаем много когереров и решим всю проблему!

У меня тогда не было высшего образования и, потому видимо, не хватило аргументов объяснить ему разницу между приборами регистрирующими и исполнительными.

Вечером я спросил у матери, как таких дураков назначают научными руководителями? Она мне ответила, что я еще многого не понимаю в жизни и, наверное, была права.

На ткацкой фабрике я расставлял по станкам эти когереры. Мне было стыдно за очевидную глупость этого занятия, но никто, кроме меня этой глупости не замечал. Молоденькие лимитчицы-ткачихи даже радовались моему появлению. Они, как по команде наклонялись вниз и что-то якобы там поправляли. Они носили коротенькие синие халатики без трусов. При таких маневрах одновременно светились их голые попы и хитрые мордочки снизу. Впрочем, я ни разу не воспользовался их простотой – у меня тогда была постоянная девушка, верней не совсем девушка – замужняя девушка.