Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

В то же время главные тыловые предметы у нас вёл сам генерал-лейтенант или даже генерал-полковник Куркин, только что оставивший должность командующего Тылом страны. Это именно он, по-моему, устроил нам экскурсию в музей военной одежды.

Это был полуофициальный музейчик, расположенный на территории военных складов. Доступ туда был, естественно, очень ограниченный, только для своих. Там в нескольких комнатах на манекенах висели мундиры разных родов войск, начиная с петровских времен. Перлом экспозиции считался подлинный мундир генералиссимуса, который Сталин надевал на себя несколько раз, но носить постоянно так и не стал.

Самым интересным из преподавателей был подполковник Дуб (фамилия условная). Боевой офицер, фронтовик. Вместо разбора Берлинской операции на занятиях по тактике он больше рассказывал о том, как наши славяне под Берлином немецких девок трахали и кто чего увозил оттуда домой в соответствии со званием и должностью. Или коронка:

– Объясняю! После подачи команды «Вспышка справа» или слева нужно упасть на землю головой в сторону, противоположную от ядерного взрыва. Это понятно?

– А зачем так-то, товарищ подполковник? – спрашивается нарочно, зная, что тот хохмить будет. И точно, бас подполковника медленно, но громко произносит:

– А чтоб видно было, куда яйца полетят!

Кстати, о тактике. Хорошо запомнились мне карты-трехверстки в районе немецкого города Оснабрюка разрисованные синими и красными стрелками. Бедный город Оснабрюк, я на военке и потом на офицерских курсах брал его штурмом не менее пяти раз силами мотострелкового полка или отдельного батальона.

Занятия на кафедре продолжались в течение целого дня. У девчонок и белобилетников получалась пятидневная учебная неделя, а у нас шести. С утра мы переодевались в странную военную форму, строились. Всё по уставу. Только представляясь, вместо военного звания нужно было говорить:

– Студент такой-то.

Интересный эффект возникал при одевании этой формы, как будто в ней бацилла какая была. И за собой и за другими я замечал в этой форме изменения в сторону резкого огрубления и хамоватости. Офицерская форма наоборот, как-то подтягивает, дисциплинирует, а тут… ну, например, садимся в автобус, ехать на стрельбище, в этой самой форме и в бушлатах. И вдруг.

– Гы-ы, смотри – девки, – (девок он не видал? в текстильном учится). Другой уже высовывается из окна.

– Эй подружки, возьмите мой х… в игрушки, – и все хором поддерживают: – Поиграйте, а потом отдайте, ха-ха-ха.

Бред.

Был у нас на потоке один студент азербайджанец Автандил. Кто-то из родственников ему внушил, что на военной кафедре нужно заниматься похуже, а то в армию заберут. И он усердно выполнял этот наказ. В тире он стрелялпо чужим мишеням или в потолок, или в пол. Трогался в строю непременно с правой ноги. Но от этого мы его сами отучили, потому что его хитрые маневры выливались в наши мучения. Мы ему не раз объясняли пагубность его поведения, но он был непреклонен, на военке валял дурака, хотя по гражданским предметам вполне справлялся.

Однажды подполковник Дуб получил от него листок с контрольной работой. Посмотрел, сильно покраснел и сначала не мог выговорить слова, потом все-таки разразился басовыми раскатами:

– Это что? Это что, я вас спрашиваю? Это писал студент московского ВУЗа? У меня в полку были узбеки неграмотные, киргизы из горных кишлаков… я такого не видал ни разу! Кто это написал? Вон отсюда!

Автандила отчислили из института после четвертого курса за двойку по военной подготовке. И он попал в армию солдатом. Любовь и уважение к родственникам – хорошее дело, но во всем нужно знать меру.

В нашем институте было тогда достаточно много иностранцев. Армяне, азербайджанцы, таджики тогда еще иностранцами не числились. Иностранцами были кубинцы, венгры, вьетнамцы и проч. Первые годы моей учебы на стене химического корпуса еще виднелись иероглифы, оставленные китайцами, уезжавшими на культурную революцию. Жаль, что никто не мог прочитать, ругательства это или наоборот.

Самыми хорошими друзьями были кубинцы – веселые, добрые ребята разного цвета кожи. С их подачи я до сих пор могу облаять кого-нибудь по-испански. Все иностранцы косили на экзаменах под плохое знание русского языка, не всегда, но часто это им сходило с рук.

Жальче всех было вьетнамцев – маленькие, худенькие, особенно девочки – ножки с палец толщиной. Как они выживали вообще, было непонятно. Они получали стипендию, как и мы – сорок рублей в месяц и половину этой суммы отправляли в фонд обороны Вьетнама. Тогда там шла война. На оставшиеся деньги они варили рис и жарили ржавую бочковую селедку по семьдесят копеек за кило. Запах стоял в общежитии, хоть святых выноси.

Негров почему-то было мало, не то что в соседнем УДН-е им. Лумумбы. Там, кстати, был один негр-альбинос, страшное было зрелище, доложу я вам. В видах политкорректности, обязан оговориться, что не считаю слово «негр» ругательством, /Niger – по латыни – черный/ более того просто даже не знаю чем его заменить. Афро-русский? Не правда. Ну, предположим О Фориль Мунтан у нас был афро-кубинец, а остальные кто? Афро-африканцы?

Из афро-африканцев я лучше всех знал Хайли Силасия. Он был соседом Угла по комнате в новом общежитии. Если кому-то показалось знакомым это имя, подтверждаю, да, это был родной племянник последнего императора Эфиопии Хайли Силасия Первого. Представляете? С Углом в комнате спит принц Эфиопии, потомок самого Магомета.

Вообще-то к нам в институт он попал не сразу. Сначала он приехал учиться в МАДИ, но там он здорово запил и однажды с криком «Ты меня уважаешь?» заставил одного вьетнамца выпить полный стакан водки – тому стало плохо, еле откачали. Скандал кое-как замяли и сплавили принца с глаз долой к нам в институт. Но принц был настоящий. Однажды мы пришли с Углом к нему в комнату и наблюдаем картину. Сидит наш Силасий по-турецки на кровати, а на полу в таких же позах вновь прибывшие в Россию верноподданные и, склонив головы, молчат, выражают всемерное уважение. Угол дал им пять минут на завершение церемонии, пока мы курили на лестнице. Потом заходим в комнату – принц в уединении. Угол ему:

– Силасий, сгоняй в магазин, а?

– А что? Деньги есть? Я быстро!

Справедливости ради, надо сказать, что его венценосного дядю к тому времени уже свергли с престола.

Надо сказать, что к чести своей, я не имел за все время обучения ни одного «хвоста» и почти всегда получал стипендию. Кроме одного семестра. Я не помню, по какому предмету получил первую тройку, но лимит в этой сессии уже был исчерпан, нужно было на последнем иметь не меньше четверки. Последним экзаменом мы сдавали Детали машин.