Эдуард Шюре - Пророки Возрождения

Правда, мы видели во время последней войны (книга была написана в 1919 г. – Прим. ред .), поднявшей половину мира в величественном порыве за справедливость и свободу, что массы способны на высший порыв в иные часы. Но они способны на это лишь потому, что их вожди, представленные некоторым количеством высших личностей, сумели возжечь в них Божественную искру. Благодаря этому рывку прусский империализм, последнее и страшное воплощение древних тираний, был побежден. Но на земле еще лишь силы Зла, которые всегда действуют среди отребья человечества, создали большевизм, эту новую форму материализма, которая сдвинула человеческие массы рычагом ненависти и химерой абсолютного равенства. Этот натиск сорвавшегося с цепи человекообразного зверя, который угрожает захватить весь мир, есть результат материализма и интеллектуального нигилизма, культивируемого так называемой «элитой», который распространился в толпе, разжигая ее низменные инстинкты, начиная со второй половины XIX века.

Смысл Природы искажен; смысл души угас; смысл Божественного почти исчез. Из трех миров человек видит лишь один, материальный. Вот почему смущенный человек утратил управление, социальные силы – свою власть, наука и искусство – свое высшее вдохновение. Отсюда интеллектуальный хаос и нравственная анархия, с которыми мы боремся.

Как выйти из этого? Надо восстановить иерархию трех миров одновременно в личности, обществе и науке, чтобы родился новый вид нравственного обучения, интеллектуального посвящения и духовного озарения. Личность, общество и наука образуют единое целое. Каждая из этих трех сфер может полностью раскрыть свои способности, только если встретит в двух других органическую троичность, которой располагает она сама. Самая гениальная личность остается бессильной и деклассированной в анархическом обществе. Самое богатое общество, если оно не управляется высшей элитой, приходит в упадок и гибнет. Самая передовая наука, не освещенная мудростью, приводит личность к бунту, а общество – к анархии.

Изначальным и главным условием такой реформы образования было бы мудрое и незаинтересованное примирение науки и религии в лице их высших представителей. Но можно опасаться, что оно не произойдет сразу же, по причине пропасти, разделяющей эти два менталитета, злобы, происходящей из кровавой истории, и острой ревности, с которой эти две силы оспаривают друг у друга власть над душами. Величайшим из препятствий к их согласию является у обеих сторон та леность духа, которая предпочитает споткнуться обо все камни на дороге, чем выбраться из колеи. Возможно, нужен будет еще новый катаклизм, столь же великий, как тот, что мы только что пережили, чтобы примирить науку и религию перед ужасом человеческого страдания.

А сегодня не возвращается ли великая роль Искусства, которое пользуется всей своей свободой и видит, как перед ним раскрываются бесконечные пути Природы, истории и легенды? Разве не сможет оно, пристально вглядываясь в них, заставить вновь вспыхнуть все великие источники на земле и на небе и опять стать тем, чем оно было в великие эпохи, Искусством – воспитателем и спасителем?

На этот вопрос художники прошлого и знаки, предвещающие будущее, отвечают так:

«Есть три магических средства, чтобы углубиться в тайны Жизни: Светоч Любви, порождающий энтузиазм, Лира Гармонии, чей ритм создает Прекрасное, и Кадуцей Гермеса с двумя переплетенными и борющимися змеями, который управляет душами, когда они спускаются во плоть, и направляет их к богам после смерти. Красота Светильника и Лиры правит нижними мирами. Лишь крылатый скипетр Гермеса ведет к Божественному миру и позволяет править двумя другими. До сего дня Светильника и Лиры было достаточно художнику и поэту для их песнопений. Но теперь силы Зла столь могущественны, они так сгустили свою тьму, что лишь кадуцей Гермеса, скипетр единой науки, может их пронзить и восторжествовать над ними.

Она из тех особенных мест, которые, кажется, созданы Природой, чтобы представить некоторые великие Идеи глазам человечества. Магия этих пейзажей происходит не только из исторических традиций, легенд и воспоминаний, которые наполняют их тончайшим ароматом. Можно сказать, что эти природные святилища были заранее созданы богами, которых там почитали, чтобы служить им жилищем. Такова равнина, где между дикой пустыней и зеленой долиной Нила располагаются Великая пирамида и Сфинкс в Гизе. Такова и скала, возвышающаяся, подобно алтарю, в центре Аттики, являющая небу Эллады, словно приношение по обету, Акрополь и Парфенон. Такова и гора Сен-Мишель, высоко поднимающая рыцарскую крепость и святилище Архангела над ужасами океана.

Удивительными местами, памятниками всех времен, знаменитыми развалинами изобилуют окрестности Рима, но трудно найти там место, более наводящее на размышления, чем древний храм Весты, называемый также храмом Сивиллы, чья полукруглая колоннада над каскадом Тиволи вызывает восхищение. Здесь душа переполняется потоком воспоминаний и величественной гармонией Природы и искусства. В этом уединенном месте, избранном мечтой, вдыхаешь смутную грусть, которая одновременно печалит и утешает, в которой господствует великая тайна.

Перед тем как спуститься с Сабинских гор чистый и голубой поток Анио с белой пеной низвергается в бездну среди сосновых лесов. Он разделяется на два потока в скалистой пропасти и образует многочисленные водопады в прихотливых завитках, чтобы стечь последним каскадом в сельскую округу Рима, где он впадает в Тибр недалеко от места его входа в Вечный город. У подножия этой горы, поросшей оливами и виноградниками, император Адриан приказал воздвигнуть свою знаменитую виллу, чьи разрозненные памятники, расположенные вокруг нее по окружности семи миль, воспроизводили здания, наиболее поразившие императора в его путешествиях. Там находились египетский город Канопа и храм Сераписа, портики Ликея, сады Академии и Пританей в Афинах; дальше – уголок Фессалии, свежая Темпейская долина, священное отечество Орфея, с ее рощами и храмами, и ручеек, изображающий Пенея; еще далее – Аид и Елисейские поля, пещеры мрака и чудовищ; наконец, стадион, театр и на высоте – императорский дворец, откуда созерцательный цезарь мог охватить взглядом все эти чудеса вместе с панорамой гор Тиволи, которые представлялись ему цепью горы Олимпа.