У. Г. Кришнамурти - Ошибка просветления

Это похоже на ядерный взрыв, понимаете – он разбивает все тело; это конец для человека – это такая разрушительная сила, которая взрывает каждую клетку, каждый нерв твоего тела. Я прошел тогда через ужасную физическую пытку. Не то чтобы ты испытывал сам «взрыв»; ты не можешь испытать «взрыв», но его последствия, эти «радиоактивные осадки» меняют всю химию твоего тела.

В:Сэр, вы, должно быть, испытали, если можно так выразиться, высшие планы…

У. Г.:Ты говоришь о планах? Нет никаких планов – ни планов, ни уровней. Понимаешь, в результате этого «взрыва», или назовите это как хотите, происходит чтото очень странное: в это сознание никогда не приходит мысль о том, что я чемто отличаюсь от вас. Никогда . Никогда такая мысль не приходит в мое сознание и не говорит мне, что ты отличаешься от меня или я отличаюсь от тебя, потому что здесь нет точки, нет центра. Только относительно этого центра ты создаешь все другие точки.

В:В некотором смысле вы, конечно же, отличаетесь от других людей.

У. Г.:Физиологически, возможно.

В:Вы сказали, что в вас произошли потрясающие химические изменения. Откуда вы знаете это? Вы когданибудь проходили обследование, или это ваше умозаключение?

У. Г.:Последствия этого («взрыва»), то, как сейчас работают чувства, без какоголибо координатора или центра – это все, что я могу сказать. И еще – изменилась химия – я могу это говорить, потому как, если только не происходит этой алхимии, или изменения химии в целом, освобождение этого организма от мысли, от продолжительности мысли, невозможно. А поскольку продолжительность мысли отсутствует, можно с легкостью сказать, что нечто произошло, но что всетаки произошло? Этого я никак не могу испытать.

В:Может быть, это ум играет в игры, и «я» всего лишь думает, что я «человек, который взорвался».

У. Г.:Я не пытаюсь здесь ничего продавать. Это невозможно симулировать. Это вещь, которая случилась вне той области, той сферы, где я ожидал изменений, мечтал о них и желал их, так что я не называю это «изменением». Я правда не знаю, что случилось со мной. Я вам рассказываю то, как я функционирую. Кажется, что есть какаято разница между тем, как вы функционируете и как функционирую я, но по сути своей не может быть никакой разницы. Как может быть какаято разница между мной и тобой? Ее не может быть; но, судя по тому, как мы пытаемся выразить себя, она как будто есть. У меня ощущение, что есть некая разница, и все, что я пытаюсь понять, – в чем эта разница. В общем, вот так я функционирую.

(В течение недели, последующей «взрыву», У. Г. наблюдал существенные изменения в работе его органов чувств. На последний день его тело перенесло «процесс физической смерти», и эти изменения приобрели характер постоянных качеств.)

Потом начались изменения – со следующего дня, и продолжались в течение семи дней – каждый день одно изменение. Сначала я обнаружил мягкость кожи, прекратилось моргание глаз, потом изменения во вкусе, запахе и слухе – я заметил эти пять изменений. Возможно, они присутствовали и раньше, и я лишь впервые заметил их тогда.

(В первый день) я заметил, что моя кожа стала нежной, как шелк, и както поособому светилась, золотистым светом. Я брился, и каждый раз, когда я пытался провести бритвой, она проскальзывала. Я сменил лезвия, но это не помогло. Я потрогал свое лицо. Чувство осязания было другим, а также то, как я держал лезвие. Особенно моя кожа – моя кожа была нежной как шелк и светилась таким золотистым сиянием. Я не стал относить это на счет чего бы то ни было; я просто наблюдал это.

(На второй день) я впервые почувствовал, что мой ум находится в «расцепленном состоянии», как я это называю. Я был в кухне наверху, Валентина приготовила томатный суп. Я посмотрел на него и не понял, что это такое. Она сказала мне, что это томатный суп, я попробовал его и осознал: «Вот какой вкус у томатного супа». Потом я проглотил суп и тогда вернулся к этому странному состоянию ума – хотя «состояние ума» здесь не подходит; это было состояние «не ума» – в котором я снова забыл. Я снова спросил: «Что это?» И она снова сказала, что это томатный суп. Я снова попробовал его. Снова я проглотил его и забыл. Я сколькото поиграл с этим. Тогда это было так странно для меня, это «расцепленное состояние»; теперь оно стало нормой. Я больше не провожу время в грезах, беспокойстве, концептуализации и прочих видах мышления, как это делает большинство людей, когда они находятся наедине с собой. Мой ум теперь задействован только тогда, когда он нужен, например, когда вы задаете вопросы или когда мне надо починить магнитофон, или чтото типа того. Все остальное время мой ум находится в «расцепленном состоянии». Конечно, теперь память вернулась ко мне – сначала я потерял ее, но теперь она вернулась, – но моя память находится на заднем плане и вступает в действие только при необходимости, автоматически. Когда она не нужна, здесь нет ума, нет мысли, есть только жизнь.

(На третий день) друзья пригласили себя ко мне на обед, и я сказал: «Ладно, я чтонибудь приготовлю». Но я почемуто не мог как следует ощущать запах и вкус. Я малопомалу осознал, что эти два чувства трансформировались. Каждый раз, как какойнибудь запах проникал мне в ноздри, он раздражал мой обонятельный центр практически одинаковым образом – исходил ли он от самых дорогих духов или от коровьего навоза – раздражение было одно и то же. И потом, каждый раз, пробуя чтото на вкус, я ощущал только основной ингредиент – вкус остальных ингредиентов медленно приходил следом. С того момента духи потеряли для меня всякий смысл и пряная пища перестала нравиться. Я мог ощущать только преобладающие специи – чили или чтото такое.

(На четвертый день) чтото произошло с глазами. Мы сидели в ресторане «Риалто», и я ощутил потрясающее чувство зрительной перспективы, как в вогнутом зеркале. Вещи, которые двигались по направлению ко мне, как будто входили в меня, а вещи, отдалявшиеся от меня, казалось, появлялись изнутри меня. Для меня это было такой загадкой – мои глаза как гигантская камера, которая меняет фокус без моего вмешательства. Теперьто я привык к этой загадке. Я теперь так и вижу. Когда ты меня возишь в своей «мини», я как кинооператор, перемещающий свою тележку, и машины, едущие по встречной полосе, движутся внутрь меня, а те, что нас обгоняют, выезжают из меня, а когда мои глаза на чемто фиксируются, они фиксируются с абсолютным вниманием, как камера. И еще о моих глазах: когда мы вернулись из ресторана, я пришел домой и посмотрел в зеркало, чтобы разглядеть, что такое с моими глазами, как они «зафиксированы». Я долго смотрел в зеркало и обнаружил, что у меня не моргают веки. Полчаса или три четверти часа я смотрел в зеркало – и так и не моргнул. Инстинктивное моргание прекратилось – и так обстоит дело и до сих пор.