Джидду Кришнамурти - Дневник Кришнамурти

На днях, возвращаясь с хорошей прогулки среди лугов и деревьев, мы прошли через рощу [1] В роще Броквуда росло много редких деревьев, включая секвойи. возле большого белого дома. Войдя в рощу, он сразу же ощутил великое чувство покоя и тишины. Не было заметно никакого движения. Казалось святотатством идти через рощу, ступать ногами по её земле, разговаривать и даже дышать. Гигантские секвойи стояли абсолютно тихо; американские индейцы называют их немыми деревьями, и сейчас они действительно были немы. Даже сорока не гонялась за кроликами. Вы стояли неподвижно, едва осмеливаясь дышать. Вы чувствовали себя непрошенным гостем, потому что болтали и смеялись и потому что, входя в рощу, не знали, какой вас ждёт там сюрприз и какое потрясение предстоит вам испытать — потрясение нежданного благословения. Сердце билось медленнее, замирая перед этим чудом. Тут был центр всей местности. И теперь всякий раз, когда вы приходили сюда, здесь пребывала та же красота, та же тишина, эта странная тишина. Приходите, когда пожелаете, и она будет там, полная, щедрая и не имеющая имени.

Никакая форма сознательной медитации не является подлинной медитацией; она и не может ею быть. Намеренная попытка медитировать — не медитация. Это должно случиться; это не может быть вызвано. Медитация — не игра ума, желания или удовольствия. Всякая попытка медитировать сама по себе отрицает медитацию. Только лишь осознавать, что вы думаете и делаете, и ничего больше. Видение, слушание есть действие, не зависящее от награды и наказания. Умение действовать заключено в умении видеть, слушать. Любая форма медитации с

BROCKWOOD PARK

14 TH SEPTEMBER 1973

The other day, coming back from a good walk among the fields and trees, we passed through the grove [2] Many rare trees, including redwoods, grow in the grove at Brockwood. near the big white house. Coming over the stile into the grove one felt immediately a great sense of peace and stillness. Not a thing was moving. It seemed sacrilegious to walk through it, to tread the ground; it was profane to talk, even to breathe. The great redwood trees were absolutely still; the American Indians call them the silent ones and now they were really silent. Even the dog didn't chase the rabbits. You stood still hardly daring to breathe; you felt you were an intruder, for you had been chatting and laughing, and to enter this grove not knowing what lay there was a surprise and a shock, the shock of an unexpected benediction. The heart was beating less fast, speechless with the wonder of it. It was the centre of this whole place. Every time you enter it now, there's that beauty, that stillness, that strange stillness. Come when you will and it will be there, full, rich and unnamable.

Any form of conscious meditation is not the real thing; it can never be. Deliberate attempt to meditate is not meditation. It must happen; it cannot be invited. Meditation is not the play of the mind nor of desire and pleasure. All attempt to meditate is the very denial of it. Only be aware of what you are thinking and doing and nothing else. The seeing, the hearing, is the doing, without reward and punishment. The skill in doing lies in the skill of seeing, hearing. Every form of meditation

неизбежностью ведёт к обману, иллюзии, ибо желание ослепляет. Это был восхитительный вечер, и земля была залита мягким весенним светом.

Хорошо быть одному. Быть далеко от мира и в то же время ходить по его улицам — значит быть одному. Быть одному, шагая по тропе вдоль стремительно несущегося, шумного горного потока, полного вешних вод и талого снега, — это значит осознавать то одинокое дерево единственное в своей красоте. Одиночество человека на улице — это боль жизни; он никогда не бывает один, далёким, ничем не затронутым и незащищённым. Заполненность знанием рождает нескончаемое страдание. Потребность в самовыражении, с его разочарованиями и болью, — вот что такое человек, который идёт по улице; он никогда не бывает один. Печаль есть проявление этого одиночества.

Горный поток был полон, его воды поднялись от талых снегов и дождей ранней весны. Слышался грохот больших валунов, перекатываемых стремительным движением воды. Высокая сосна, которой было лет пятьдесят или больше, с треском рухнула в воду; дорогу размыло. Поток был мутный, грязно-серого цвета. А выше простирались луга, сплошь усыпанные полевыми цветами. Воздух был чист, и была чарующая красота. На высоких холмах ещё лежал снег, и ледники, как и высокие горные вершины, тоже были покрыты недавними снегами; они будут оставаться белыми в течение всего долгого лета.

Было чудесное утро, и можно было идти без конца, не ощущая крутизны холмов. Чистый и здоровый воздух был напоён ароматом. Не было никого, кто бы спускался или поднимался по тропе. Ты был наедине с этими тёмными соснами и стремительно текущими водами. Небо было изумительно голубого цвета, какой бывает только в горах. Его можно было видеть сквозь листву и между

leads inevitably to deception, to illusion, for desire blinds. It was a lovely evening and the soft light of spring covered the earth.

15 TH SEPTEMBER1973

It is good to be alone. To be far away from the world and yet walk its streets is to be alone. To be alone walking up the path beside the rushing, noisy mountain stream full of spring water and melting snows is to be aware of that solitary tree, alone in its beauty. The loneliness of a man in the street is the pain of life; he's never alone, far away, untouched and vulnerable. To be full of knowledge breeds endless misery. The demand for expression, with its frustrations and pains, is that man who walks the streets; he is never alone. Sorrow is the movement of that loneliness.

That mountain stream was full and high with the melting snows and the rains of early spring. You could hear big boulders being pushed around by the force of on-rushing waters. A tall pine of fifty years or more crashed into the water; the road was being washed away. The stream was muddy, slate coloured. The fields above it were full of wild flowers. The air was pure and there was enchantment. On the high hills there was still snow, and the glaciers and the great peaks still held the recent snows; they will still be white all the summer long.

It was a marvellous morning and you could have walked on endlessly, never feeling the steep hills. There was a perfume in the air, clear and strong. There was no one on that path, coming down or going up. You were alone with those dark pines and the rushing waters. The sky was that astonishing blue that only the mountains have. You looked at it through

прямых стволов сосен. Никого не было рядом, с кем надо было бы разговаривать, не было никакой болтовни ума. Мимо пролетела черно-белая сорока и скрылась в лесу. Тропа увела в сторону от шумного потока, и настала абсолютная тишина. Это не была тишина, которая наступает после прекращения шума; это не была та тишина, которая приходит с закатом солнца, и не тишина умолкнувшего ума. Это не была тишина музеев или церквей, а нечто абсолютно не относящееся ко времени и пространству. Это не была тишина, которую создаёт для себя ум. Солнце было жарким, и в тени было приятно.

Он лишь недавно осознал, что в течение этих длительных прогулок по людным улицам или уединённым тропам у него не бывало ни единой мысли. Так было с ним всегда, ещё когда он был мальчиком; тогда тоже не возникало в уме ни одной мысли. Он наблюдал, внимательно слушал, и больше ничего. Мысли с её ассоциациями не возникало. Не было создания образов. Однажды он вдруг осознал, как странно это было; он часто даже пытался думать, но ни одной мысли не приходило. Во время этих прогулок, с людьми или без них, какое бы то ни было движение мысли отсутствовало. Это означает быть одному.

Над снежными вершинами сгущались облака, тяжёлые и тёмные; возможно, позднее пойдёт дождь, но сейчас тени были очень резкие от ослепительно яркого солнца. В воздухе ощущался всё тот же приятный аромат; после дождей он станет другим. Предстоял долгий спуск по тропе к дому.