Олег Радзинский - Суринам

Вдруг кто-то запел. Илья обернулся: Дилли сидела на металлическом столе рядом с мёртвым мальчиком. Она поджала ноги, уткнувшись коленями в подбородок, и немножко раскачивалась.

Дилли поставила голые ступни мальчику на грудь и живот Она водила кончиком чёрной косы ему по лицу, словно хотела пощекотать.

Пел отец. Он тянул долгий белый звук — будто гипсовая лента у Алонсо в руках покрыла собой всё вокруг. Индеец сидел на полу у стены и не смотрел на своего сына. Он пел, ни на кого не глядя. В руке он держал странную фигурку из белой ткани, как мешочек, сшитый в форме человека. Из головы фигурки торчали белые нитки. Фигурка-мешочек висела у индейца на шее, и сейчас он вытащил её из-под зелёной больничной формы и держал в левой руке перед собой. Старуха заплакала в голос и стала крутиться на лямках.

Алонсо посмотрел на Дилли. Она встала на столе во весь рост и развернулась в сторону поющего индейца. Затем Дилли прокричала что-то высоким голосом и поставила босую ногу мальчику на лицо. Илье показалось, что её кожа вдруг стала темнее, а сама Дилли — выше ростом.

Индеец замолчал. Он сжимал свою фигурку-мешочек обеими руками и смотрел в пол. Старуха плакала всё громче и громче, словно что-то пыталось прорваться наружу из её высохшей груди. Илья боялся, что её вырвет. Он чуть отодвинулся.

Алонсо что-то негромко сказал Дилли по-голландски. Та отрицательно помотала головой. Она тряхнула косами, и они ударили её по плечам. Старуха вдруг замолчала и обвисла на лямках. Она закрыла глаза и, казалось, заснула.

Алонсо пожал плечами и позвал отца мальчика. Индеец посмотрел на Алонсо мимо Ильи. Белый был опиа, и на него было нельзя глядеть. Индеец помнил Чакетэ.

— В чём дело? — спросил Илья. — Что происходит?

— Он боится, что Дилли заберёт душу его сына и тот не сможет попасть к их предкам, — сказал Алонсо. Он снова повернулся к старухе и погладил обеими ладонями её гипсовый панцирь. — Нам нужно будет ещё две ленты, и мы закончим. — Алонсо потёр руки, словно хотел соскоблить с них белую пыль.

Илья сменил воду и положил очередной моток гипса в корыто. Он думал, что индеец прав: от Дилли можно всего ожидать. Он взглянул на Дилли. Та легла на стол рядом с трупом и прижалась к нему, накрыв его лицо косами. Она лежала тихо, будто сама умерла. Она была длиннее мальчика. Было слышно, как Дилли что-то шепчет.

Они закончили гипсовать старуху и начали обтирать мокрыми полотенцами белые подтёки гипса на её морщинистом красном теле.

Затем Алонсо медленно спустил её на пол.

Петли двигались вверх и вниз, ими можно было управлять. Алонсо взял старуху за руку и повёл к двери. Та шла неуверенно, выставив свободную руку вперёд, словно была слепой и боялась на что-нибудь наткнуться. Алонсо открыл один из шкафов, достал сложенную белую простыню и накинул старухе на плечи, словно плащ. Он вывел её в коридор и громко позвал Геральта. Затем он что-то сказал старухе и закрыл дверь.

Алонсо окликнул отца мальчика и пошёл к раковине. Он долго мыл руки раствором и затем тщательно вытер ладони полотенцем, которое ему подал индеец. Алонсо достал из низенького шкафа коробку с резиновыми перчатками и открыл круглую крышку автоклава. Будто жерло пушки.

Алонсо что-то объяснял индейцу на аравак, и тот слушал молча, не кивая. Он продолжал сжимать в руке свой белый мешочек. Алонсо показал ему на раковину и пошёл к Илье. Индеец начал мыть корыто из-под гипса. Затем он стал протирать руки раствором.

— Спасибо. — Алонсо улыбнулся. — Вы мне очень помогли. Действительно. Одному трудно гипсовать.

Илья кивнул. Он не мог заставить себя смотреть Алонсо в глаза.

— Вам не нужно смущаться, — сказал Алонсо. — Я вам благодарен за её счастье. Правда.

Илья кивнул. Индеец закончил мыть руки и подошёл к ним с коробкой резиновых перчаток. Он взял одну и растопырил её, чтобы Алонсо мог просунуть туда пальцы.

— А какая она была маленькая? — вдруг спросил Илья. — Вы же знали её маленькую, в приюте?

Алонсо поморщился: рука плохо протискивалась в тугую резину.

— В каком приюте? — спросил Алонсо. Индеец уже держал вторую перчатку.

— Как в каком? — не понял Илья. — Вы же были с ней вместе в приюте, в De Brug.

Алонсо надел обе перчатки и достал из автоклава металлический лоток с инструментами. Он подошёл к столу, на котором лежали мёртвый мальчик и Дилли. Индеец встал за его спиной.

— В De Brug? — Алонсо рассмеялся. — A-а, эта история. Так она вам рассказала эту историю?

Он о чём-то тихо попросил Дилли, и та молча сползла со стола на пол. Она села на корточки и смотрела на Алонсо снизу.

— Приют, — сказал Алонсо; ему было весело. — Ещё одна история.

— Так это неправда? — Илья помотал головой, стараясь стряхнуть с себя осознание обмана. — Значит, не было никакого приюта? Значит, она не из De Brug?

Алонсо перестал улыбаться. Он внимательно посмотрел на Илью. Он покачал головой:

— Что бы я вам ни сказал сегодня, завтра история будет другой. Неужели вы ещё не поняли, что завтра история всегда будет другой?

Алонсо расправил пальцы резиновых перчаток. Он показал индейцу на пустое вымытое корыто из-под гипса, и тот поставил его на высокий металлический стул рядом с операционным столом. Илья понял, что сейчас будет происходить. Он хотел уйти.

— Как же тогда знать, что правда? — спросил Илья. Он хотел уйти до того, как Алонсо начнёт. Он хотел уйти, не дожидаясь ответа.

— Правда. — Алонсо теперь помогал надеть перчатки индейцу. — Да для кого что. Для меня, — он показал на стол, — этот мёртвый мальчик — это правда. Он умер, смерть пришла за ним, и я ничего не смог сделать. Вы хотите правду? — Он повернулся к Илье. — Вот правда: два дня назад этого ребёнка укусила самка комара антофелес и впрыснула слюну ему в кровь. Это правда. Вместе со слюной в кровь попала заражённая клетка, спорозоит, которая мигрировала в печень. Там она начала делиться, производя разносчиков инфекции — мерозоитов. Это тоже правда. Из печени мерозоиты проникли в кровь и вызвали у него церебральную ишемию, от которой он умер сегодня утром. И сейчас я должен его резать и показать его отцу, что произошло, но он мне всё равно не поверит. Он всё равно будет думать, что это тётка жены, с которой он не поделился рыбой месяц назад, наслала злых духов и они съели его сына изнутри. И вы знаете, — Алонсо вдруг улыбнулся, — это тоже правда. Для него. И она ничуть не хуже моей.

— А для вас? — спросил Илья. — Для вас?

— У меня своя правда, — сказал Алонсо. Он разложил инструменты в одну линию на белом полотенце рядом с мальчиком. — То, что мне не хватает одноразовых шприцов и латримина от малярии, — это правда. Когда в посёлках начинается тиф и мы здесь целыми днями моем пол после кровавого поноса — это правда. Сломанные кости, как у этой старухи, — это правда.