Граф Комостро - Таинственные чары

Взглянул Стенька и узнал ту женщину, что ночью во сне видел. Зазрила Стеньку совесть, помолился он Владычице, монастырь наградил и ушел, ничего не тронул.

После опять Бога забыл и много погубил христианских душ; дворян больно не любил Стенька, мучил их всячески, а в Астрахани архиерея с колокольни сбросил. Прокляли за это Стеньку на всех соборах, а после свои же начальству выдали, да он опять бежал и смерти ему по cию пору нет, где пропадает – неведомо. Старые люди сказывают, что судно в горах у моря Каспийского; мучается, видали, говорят, его там. Постарел Стенька, индо мохом весь оброс, выходит из гор и всё спрашивает у прохожих, не умножился ли грех на Руси, не сожигают ли в церквах сальных свеч заместо восковых.

II по другому рассказывают – в Жигулях будто Стенька. Шло раз по Волге судно, а на нём один бурлак хворый был. Видпт хозяин, что работать бурлаку не в силу, дал ему лодку и ссадил в горах. «Иди, – говорит, – куда-нибудь выйдешь, а пережить я тебя даром не хочу. Кто тебя знает, выздоровеешь ты или нет.» И пошел бурлак по тропинке в лес, еле тащится. Ночь пришла, ни зги не видать, только впереди огонек мелькает. Пошел он на него и вошел в землянку – сидит в землянке старик, волосатый весь и седой-преседой.

Попросился бурлак переночевать – тот сперва не пускал, а после и говорит: «пожалуй, ночуй, коли не боишься.» Прохожий человек подумал: «чего бояться? Разбойникам у меня взять нечего.» Лег и заснул, Вдруг просыпается – шум, крик, свист и ветер по лесу и влетала в землянку всякая нечисть. Давай старика мучить: тискать, груди у него сосут, груди у него большие, словно у бабы. Только зорька черкнула, они и отлетали. Передохнул старик и говорит. «А знаешь ли, у кого ты ночевал и кто я?» «Не знаю» говорит тот. – Я – Стенька Разин, великий грешник – смерти себе не знаю и здесь за грехи свои муку терплю.» У бурлака хворь давно, как рукой сняло – стоит, слушает старика. «Далеча отсюда, в земле, с кладом вместе ружье зарыто, – говорит Стенька – «спрыг-травой заряжено – там моя смерть. На вот тебе грамотку!» и дал старик ему запись на богатый клад – зарыт он был в Симбирской губернии в селе Шатрашанах [103]и столько казны в нем было, что по его сказаниям можно было Симбирскую губернию сорок раз выжечь и сорок раз обстроить лучше прежнего. Все было прописано в грамотке – сколько чего и как взять. Первым делом надо было икону Божьей Матери, часть денег по церквам и по нищей братии раздать, а после взять, из ружья выпалить да сказать три раза: «Степану Разину вечная память!» тогда в ту же минуту умер бы Стенька и кончились бы его муки Да не случилось так: Клад бурлаку не дался. Человек он был темный, грамоте не знал и отдал запись в другие руки; а грамотники словом одним обмолвились – клад в землю пошел; совсем было до него дорылись, дверь видно было. Перед тем как сгинуть много успел Стенька всякого добра схоронить. Денег девать было некуда. Струги у Стеньки были разукрашены, уключины позолочены, на молодцах бархат с золотом, дорогие шапки набекрень сбиты – едут Волгой песни удалые поют, казной сорят, по буграм да по курганам Стенька ее закапывал.

В Царицынском уезде, неподалеку от Песковотовки [104], курган небольшой стоит, всего каких-нибудь сажени две вышины. В нем, говорит народ, заколдованный клад положен, целое судно, как есть полно серебра и золота. Стенька в полную воду завел его на это место. Когда вода сбыла – судно обсохло, он курган над ним и наметал, а для примета на верху яблоную палку воткнул. Не простой человек посадил ее: стала палка расти, выросла в большое дерево и яблоки с нею были, только безсемянные, сказывают. Все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно; клад не простой был положен; из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал, страшный, престрашный. Нечистые стерегли Степькино добро.

Есть еще на Волге «Настина Гора»; не клад в ней схоронен, а Стенькина полюбовница. Сам он в одно время жил здесь и Настасья при нем жила. Уходил Стенька куда и разбойников ставил сторожить. Берёг атаман Настасью пуще глаза, да не уберег от смерти – умерла девица. Зарыл ее Стенька на бугре и закручинился, не знает чем место заметить, чем помянуть. А с бугра все видно: и обозы, и степи, и суда на реке. Вот видит Стенька три воза со стеклами. «Стой! опростывай! тащи наверх!» В степи взять больше было ничего; на Волге, как на грех, тоже не видать нечего– высыпал на бугор кучу битого стекла, тем и место заметил, а возчикам в память отвалил не одну меру серебра, да по разным дорогам и отпустил, чтобы они, выходит, друг над другом худа никакого не сделали. Вот какой был Стенька! Битого стекла на бугре и сейчас много находят. На Дону у Стеньки камень был, а на Волге бугор. Атаман на кошне своей то и дело перелетал с Волги на Дон, с Дона на Волгу.

По правому берегу последней реки действительно много показывают Стенькиных бугров; чуть покруче, глядишь и его. Народ сам забыл, где настоящий бугор Стеньки Разина и крестит его именем то один, то другой. «Тут Стенька станом стоял» – говорят вам, – «здесь шапку оставил»; так и зовут это место «Стенькиной шапкой;» на том бугре стольничал, там клад положен и заклят.

У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а от соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от деревни Банновки, между селом Золотым, Саратовской губернии и устьем большого Еруслана, обрыв к Волге носит название бугра Стеньки Разина.

Один человек там не так давно пропал чрез него. Вот как дело было.

Заночевало у Стенькина бугра судно. Один бурлак и стал у товарищей спрашивать, не согласен ли кто с ним идти на бугор посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых: хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег, да говорит ему – «Молчи знай, что бы тебе не померещилось». Ну ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой, с дверью. Спустились туда, в землянку попали. В переднем углу перед иконою лампадка горит и так хорошо убрана землянка, что не вышел бы из нее. По середке гроб стоит; на гробу три железных обруча и молоток большой возле лежит, да пучага прутьев железных. А по стенам чего только нет! и бочки с серебром и бочки с золотом, и камней разных, золота, посуды сколько!., и всё как жар горит.

Помолились бурлаки иконе и дока [105]поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крыша у гроба отскочила и… вышла девица-раскрасавица и спрашивает: «Чего вам, молодцы надо? берите всего, сколько хотите!» Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать, что есть силы. Товарища индо жалость взяла. «Что ты, говорит, делаешь! побойся Бога!» Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало; подняло его невидимой силой и вынесло на верх. Нет ни ямы, нет ни двери, только слышал из-под земли крикнул кто то: «девятого.»