Рудольф Штейнер - Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть

Но, с другой стороны, следует всё же признать, что слишком далеко заходят и люди, утверждающие, что совесть существовала уже с тех пор, как на земле появился человек, что она является, так сказать, чем — то вечным. Как те, кто мыслил более духовно, так и те, кто объясняет совесть как чистую иллюзию, ошибаются, ведь понимание этой духовной области очень трудно, несмотря на то что речь идет об обыденных, но — обыденно — священных свойствах нашего человеческого внутреннего существа. Уже из обзора философии можно сделать вывод, что даже лучшие индивидуальности раньше понимали совесть иначе, нежели мы понимаем ее сегодня. Те, кто несколько глубже проникал в такие вещи, справедливо указывали, что, например, у столь благородной индивидуальности, как Сократ, в сущности, нельзя найти ничего подобного тому, что сегодня называется "совестью". Ибо когда мы говорим: совесть — это голос, который в сердце даже самого наивного человека говорит словно по наитию свыше: "Это ты должен делать, а это — оставь!", — то это представление всё же отличается от воззрения Сократа, которое перешло затем и к Платону. Оба они утверждали, что добродетель есть нечто, подлежащее усвоению, то есть нечто, чему можно научиться. Сократ хочет сказать: если человек создаст себе ясные представления о том, что он должен или не должен делать, тогда через обучение, через познание добродетели он сможет постепенно научиться поступать добродетельно.

Тот, кто придерживается сегодняшнего понятия совести, мог бы возразить: плохо было бы дело, если б сначала пришлось ждать, пока не научишься тому, что хорошо и что плохо, — прежде чем прийти к добродетельным поступкам. Совесть — это нечто, что говорит в человеческой душе со стихийной силой, и в отдельных случаях уже давно говорит внятно: "Это делай, а это — оставь!", — говорит еще до того, как мы составили себе высшие представления о том, что хорошо и что плохо, до того, как мы усвоили моральные учения. И совесть есть нечто, что дает наступить в душе определенному покою тогда, когда человек бывает вправе сказать себе: "Ты сделал то, с чем можешь согласиться". Было бы очень уж плохо — скажут многие, — если бы для одобрения своего поступка нам сначала нужно было бы многому обучиться, познавая сущность и характер добродетели. Поэтому философ, на которого мы взираем как на мученика философии, который своей смертью облагородил и украсил венцом свою философскую деятельность, — Сократ — представил нам такое понятие добродетели, которое трудно совместить с нашим сегодняшним понятием совести. И даже более поздние греческие мыслители повторяли вслед за ним, что усовершенствовать себя в добродетели можно через обучение, а это, в сущности, противоречит идее изначально существующей стихийной силе совести.

Как же могло получиться, что такой благородной и мощной индивидуальности, как Сократ, собственно, было неизвестно понятие совести, какое есть у нас сегодня? И это вместе с тем, что, знакомясь с Сократом, как он показан Платоном в его диалогах, чувствуем: его словами говорит чистейшее чувство морали, высшая добродетель.

Это объясняется не чем иным, как тем, что даже те понятия, представления и внутренние душевные переживания, которые сегодня человек ощущает свойственными ему от рождения, человеческая душа завоевала только с течением времени. Тот, кто обращается к духовной жизни человечества в прошлом, непременно заметит, что понятие совести, чувство совести в древние времена — а также и у греческого народа — отличаются от наших сегодняшних представлений. Понятие совести возникло. Но невозможно узнать что — либо о возникновении совести столь легким способом, через внешний опыт и внешнюю науку, как это пытался сделать Пауль Рее, — для этого нужно осветить глубины человеческой души.

В лекциях этого зимнего цикла мы поставили задачу как раз глубже осветить строение человеческой души, причем в свете того, как поднимается душевное развитие к более высокой познавательной способности. Вся душевная жизнь была представлена так, как она является открытому взору видящего, взору, который видит не только внешний, чувственный мир, и получает знания не только об этом мире, но сквозь покров чувственного мира созерцает те области, где находятся истоки последнего, видит духовные подосновы чувственного мира. С другой стороны, указывалось — например, в лекции "Что такое мистика?", — как ясновидческое сознание выходит за пределы нашей обычной душевной жизни и проникает в более глубокие области души. Уже и в обычной душевой жизни, наблюдая себя, обнаруживая в себе мысли, чувства и волевые импульсы, мы полагаем распознать их более глубокие подосновы. Однако, как отмечалось, то, что показывает нам душа в бодрственном состоянии, в сущности, является лишь внешней стороной собственно духовного. Как необходимо заглянуть за покровы бытия, если мы хотим найти его подоснову, заглянуть за то, что нам показывает зрение, позволяет слышать слух, что познается рассудком посредством мозга, — так же нам следует заглянуть за наши мысли, чувства и волю, за ткань нашей привычной душевной жизни, если хотим познать духовные подосновы нашей собственной жизни.

С этой точки зрения мы освещаем человеческую душевную жизнь в различных ее ответвлениях. Становится ясно, что душевную жизнь нужно рассматривать в ее трех отличающихся друг от друга областях; обратите внимание, я не говорю: "в отдельных областях"! В качестве низшего члена душевной жизни нам предстает душа ощущающая. У человека, который пока полностью отдается своим инстинктам, вожделениям и страстям, который не пришел еще к тому, чтобы очищать и облагораживать свои аффекты и страсти и из своего Я достигать над ними господства, — у такого человека преобладает душа ощущающая. По мере того как в дальнейшем человек всё больше и больше становится господином над своими инстинктами, вожделениями, страстями, вычленяется более высокий душевный член: душа рассудочная, или характера. В ней заявляет о себе то, что живет в человеке как чувство истины, как сочувствие к другим людям и тому подобное. Душа рассудочная развивается из души ощущающей. А самый высший душевный член, которого человек пока может достигнуть (в будущем он разовьет ещё более высокие члены), мы назвали душой сознательной. Тогда как в душе ощущающей на действующие извне впечатления человек отвечает своими страстями и инстинктами, в душе рассудочной он достигает того, чтобы отвечать на впечатления мира, прислушиваясь не к одним только инстинктам и страстям. Когда он очищает свои инстинкты, вожделения и страсти, развивается душа рассудочная. Когда затем человек, с тем, что завоевано им в его внутреннем существе, снова подходит к внешнему миру, когда он, выработав внутренние представления для постижения этого мира говорит себе: мои понятия и представления нужны мне для понимания мира, — когда он как бы снова выходит из себя, чтобы осознать находящееся во внешнем мире, тогда он поднимается к душе сознательной.