Елена Хотулева - Гравбры на ветру

Я перестал есть. Что еще за человек? Это наивное дитя впуталось в какую-то историю?

— А откуда ты его узнала? Марианна! Объясни-ка мне все по порядку, — я сделал строгое лицо, чтобы она не решилась скрывать от меня подробности.

— Мне рассказала о нем Инна. Помнишь, та девушка, с которой я познакомилась несколько недель назад на одном дне рождения? Ну, я же говорила тебе…

Меня вдруг так расстроило то, что папа совсем ничего не запомнил из моих слов. Как он так мог? Ведь это было совсем недавно.

— Ну, папа… Вспомни, пожалуйста, — я потормошила его за рукав. — Я еще рассказывала тебе о том, какое на ней было красивое платье.

— А… Да, да. Она, кажется, дизайнер интерьеров? — отец кивнул. — Конечно, конечно. Но как ты так поверила ей? Мало ли, кого она тебе рекомендует. Марианна, ты же еще совсем ребенок. Совершенно не знаешь жизнь. Мужчины очень коварный народ. Относись с недоверием ко всему, что тебе говорят.

— А ты? — мне стало смешно. — Ты, папуль, тоже коварный?

— Нет. Я нет. И Максу тоже можно доверять. Ведь он твой муж. Ты же не сомневаешься в нем, правда?

— Безусловно, — я склонилась над своей тарелкой. — Я только хотела тебе сказать, что…

Он почему-то перебил меня:

— Хватит. Отправилась к какому-то шарлатану, наслушалась у него глупостей… Видишь ли, он тебя эпатировал… Ты хоть Максу-то рассказывала об этом?

— Нет. Но обязательно расскажу, — я опешила и удивленно смотрела на него.

Почему он не захотел меня выслушать? Что за странная реакция на мои слова? И эти рассуждения о мужском коварстве…

Я не понимал свою дочь. Меня вообще неприятно поразила вся эта история. Марианна поехала одна к какому-то мужику, который ей наговорил кучу небылиц… Уверил ее в том, что зрит в корень. Чушь! Я много видел на своем веку всяких шарлатанов и целителей, которые не могли ангину отличить от насморка. Это не более чем позерство. Хоть Марианна по возрасту уже и считается взрослой женщиной, на самом деле она только недавно вылупившийся из яйца цыпленок. Как можно отпускать ее одну?

— Хочешь, мы сходим к твоему лекарю вместе? Я поговорю с ним, разберусь, на что он способен?

Она похлопала ресницами и по своей детской привычке стала громко болтать ложкой в тарелке. Значит, ей не понравилось то, что я сказал. И напрасно. Строит из себя очень умную.

— Что ты молчишь, дочка? Разве отец может посоветовать тебе что-то плохое?

— Нет, пап. Просто я вдруг вспомнила, что мне надо зайти еще в одно место перед работой. Ты ешь, а я почему-то ничего не хочу. Спасибо, что повидался со мной.

Она встала и, склонившись над столом, поцеловала меня в щеку. Доедать обед мне пришлось в одиночестве. Ох, дочка… Хоть бы ты не наделала глупостей.

Я вышла на крыльцо клиники и зажмурилась от яркого солнца. В моем характере есть один большой недостаток — я очень сильно реагирую на слова и ту интонацию, с которой они бывают сказаны. Ничего не могу с собой поделать.

Зачем он сказал мне, что все мужчины коварны? Он же ни капельки не выслушал меня! А сразу взялся судить! Разве так можно? Он что, считает меня дурочкой? Тогда мне придется доказать ему, что со мной так нельзя.

Я обязательно поеду к Артису и сама разберусь, шарлатан он или гений. В конце концов, он слишком много всего угадал про меня, так что каким-то бездарным фокусником он уже быть не может.

Запахнув плащ, я побежала к подъехавшему автобусу. Скорее бы пришел вечер и расставил все на свои места.

Мы с мамой сидели на кухне и, доедая вчерашние пироги с сочными яблоками, пили пахучий черный чай. Тихим метрономом капала в раковину вода из бракованного крана. По сердцу распространилось умиротворение и странный ни на что не похожий покой — наступил тот редкий момент, когда одни неприятности уже закончились, а приход следующих отложился на неопределенный срок.

— Представляешь, меня сегодня послали в цыганский салон, — рассмеялась я. — Буду писать заметку о пользе гадания.

Мама от удивления поставила чашку мимо блюдца:

— Надо же! И что же интересного ты там видела?

— Да, ты знаешь, довольно много всего. Их хозяйка — такая колоритная дама неопределенного возраста — взялась мне гадать по какой-то старинной методе…

— А она не сказала тебе, когда же ты наконец выйдешь замуж?

— Сказала… — мне снова стало смешно. — Говорит, что я найду своего героя, когда в бумаге растворится наша с ним общая печаль.

Мама покачала головой:

— Что ни слово, то шедевр! А о чем-то более конкретном она не упоминала?

— Конечно, упоминала. Она, например, уверяла меня, что ты будешь долго жить, и что наш Филипп будет царить в мире красок. Как тебе это?

— Замечательно, — мама вытащила из-за занавески большой рисунок с карандашным наброском сосновой рощи. — Посмотри. Неплохо для десятилетнего ребенка?

— Это он сам нарисовал? — удивилась я.

— Конечно. Так что доля истины в ее предсказаниях наверняка есть, — она подлила себе в чашку заварки. — Хорошо бы еще, чтобы у тебя все устроилось. А то я чувствую себя все хуже и хуже… Так не хочется оставлять вас с Филиппом…

Я встала и подошла к открытой балконной двери. С улицы залетали приглушенные звуки мотоциклетного мотора. Сердцебиением вечера тикали настенные часы. Мама, мама… Ты все время меня пугаешь. Пусть то, о чем ты говоришь, произойдет как можно позже.

— Мам, я же говорю тебе, цыганка уверяла, что ты долговечная. Почему же ты не веришь?

— Наверное, потому что я сама себе гадалка, — она улыбнулась. — Ты завтра дома или куда-нибудь уходишь?

Протянув руку к болтавшейся на дверной ручке сумке, я достала кожаный блокнот:

— Придется сходить на одно мероприятие, — я пролистала исчирканные страницы. — Жаль, конечно, тратить на это субботний вечер, но ничего не поделаешь… Иначе будет невозможно работать — мне постоянно приходится быть в курсе разных новостей…

Мама скептически посмотрела на меня:

— Ты все время где-то пропадаешь, но от этого нет никакого толку. Вращаешься среди таких интересных людей, а возле тебя вьются только какие-то чокнутые эзотерики или просто лентяи.

— Так говоришь, будто бы это моя вина, — расстроившись, я присела на стул и провела рукой по гладкой поверхности недавно наклеенных персиковых обоев. — Чего-то мне, как видно, в этой жизни не удается понять.

Я всегда возводила любовь в ранг некоего божества. Мне казалось, что человек, с которым я встречаюсь должен внушать мне уважение, возможно благоговейный трепет… Но на деле… Каждый раз получалось так, что, путая влюбленность с вспышкой влечения, я принимала в свои объятья каких-то расчетливых себялюбцев. Но потом, когда однажды на меня снисходило прозрение, я начинала ненавидеть себя. Мне становилось страшно жить — перспектива существования в безлюбовном пространстве казалась мне ужаснее самой суровой казни. Годы шли, но я не изменяла своей религии — даже после нескольких серьезных разочарований мне по-прежнему казалось, что молиться нужно на того, кого любишь. И именно такого человека я во что бы то ни стало хотела отыскать.