Память сердца

Большая центральная икона Спаситель с Чашей была написана в живописной манере старой больной монахиней. Из её уже холодеющих рук получил отец Иоанн эту икону на молитвенную память.

Две боковые иконы: Моление на камне преподобного Серафима Саровскогои Матерь Божия «Умиление», письма сестёр Серафимо-Дивеевского монастыря, укрылись под кров батюшкиного дома от гонителей. Иконы жили в ожидании, когда можно будет вернуться в родную обитель. И, слава Богу, дождались этого светлого дня. Батюшка проводил святыни во вновь открывшийся монастырь.

Древняя икона святого апостола Иоанна Богослова – благословение духовного отца, архимандрита Серафима (Романцова), при постриге.

Семейная домашняя икона Матерь Божия «Знамение» – благословение мамы, была особенно дорога батюшке. С ней были связаны тяжёлые, но впечатляющие события детства.

Трудности жизни поставили маму, Елисавету Иларионовну, перед необходимостью продать скупщикам кое-какие вещи. В дом пришли торговые люди, но ничего, кроме иконы «Знамение» Матери Божией, не привлекло их внимания. Ваня видел, как заволновалась мамочка, прижимая икону к груди. Проплакав всю ночь, мама в смятении помыслов заснула только под утро. И увидела в лёгком сновидении свой маленький домик и над ним Матерь Божию, покидающую его. Мама проснулась с твёрдым решением икону не отдавать. И сколько ни ходили покупатели, мама оставалась непреклонной. А Матерь Божия Сама помогла семье прожить этот бедственный период. Позднее этой же иконой мама благословила Ваню, вступавшего в самостоятельную жизнь. А впоследствии батюшка, навсегда запечатлевший в своём сознании материнское благословение, скажет: «И трепетная материнская рука осеняет крестным знамением повзрослевшее чадо, благословляя на выбор жизненного пути, и дрожащий от волнения материнский голос с чувством произносит: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», освящая неведомые пути предлежащей ему жизни».

Так отец Иоанн мог рассказывать о каждом образе и даже о бумажных иконках, если его спрашивали. Они все пришли в его жизнь через чьи-то дорогие ему руки.

Первым монашеским послушанием отца Иоанна стало несение череды седмичного священника. И очень, очень скоро смысл слова «мотаться» раскрылся самой жизнью. Частые поездки по сельским приходам стали уделом батюшки.

А в его келии в постоянное напоминание о том, что Богом определено ему такое житие, появился под потолком слепок ангела. И всякий раз, когда, уставший, он падал в изнеможении, в сознании ободряюще звучали вещие слова: «Всю жизнь будешь мотаться».

Так свыше определился монашеский путь отца Иоанна Крестьянкинаи монашеское его делание.

За порогом монастыря он оставил ту активную внешнюю деятельность, которая поглощала много сил и времени в миру. Теперь он надеялся устремиться к главному: к Богу, к молитве. Но так хотел человек, а монаху Бог определил путь, в котором для своих желаний и хотений оставалось сил и времени ещё меньше, чем на приходе. Год отец Иоанн жил сокровенно от многих своих духовных чад. Он не отвечал даже на письма собратьев по служению, пока однажды к нему не пришёл отец наместник, держа в руках конверт. В письме давний друг отца Иоанна, отец Виктор Шиповальников, спрашивал отца Алипия: «Куда вы девали нашего Ванечку?»

По благословению отца наместника письменное общение было восстановлено. Тогда отец Иоанн не подозревал, что настанет время, когда ему придётся получать поток писем, и оставить их без ответов ему не позволит его пастырская совесть. И чем больше он будет отвечать, тем обширнее потечёт этот поток.

Уроки внутреннего монашеского делания, полученные отцом Иоанном ещё в Глинской пустыни, позволили ему органично войти в строй жизни Псково-Печерского монастыря. Да и сам монастырь – удел Матери Божией – с его святыми пещерами, братия, с их сердечной простотой, искренним смирением и живой верой в Промысл Божий, открыли новому насельнику иной мир, мир иноческой жизни. Он нашёл здесь то, о чём тосковала и болезновала душа в годы странничества в миру. Тишина пещер ощутимо воспринималась единым вздохом молитвы насельников обители с XV века и доныне. Всё и все здесь свидетельствовали о жизни Духа.

О своём монашеском бытии батюшка говорил ещё меньше, чем о прошлой жизни. Да и что было говорить? С пяти часов утра на ногах, как и все. И всё в его жизни, как у всех насельников. И это было действительно так. Сокровенное же стало недоступно человеческому вниманию и любопытству. Только Господь и духовник внимали его внутреннему деланию. О нём можно только догадываться по плодам, вызревавшим в тех, кто прибегал к его духовному руководству. Завеса сокровенной жизни вдруг в беседе пред кем-то приоткрывалась, но ровно настолько, чтобы почерпнуть оттуда необходимый жизненный урок, который увозил с собой собеседник батюшки. И опять всё было, как у всех, и он был, как все.

Очень недолго пришлось отцу Иоанну побыть в молитвенном уединении. Прошло немногим более года, и потянулись в монастырь паломники с тех приходов, где он когда-то служил. Не остались безучастными к нему и печеряне. А пришло такое время, когда поехали в монастырь паломники и со всего света. Батюшка пошучивал: «Недаром мы на Международной улице живём, вот и мы, насельники, стали международными».

Сразу по окончании Литургии начинался приём. В алтаре решались вопросы с приезжим духовенством, на клиросе ждали своей череды присные, приехавшие с батюшками, в храме ожидали местные прихожане и приезжие паломники. Батюшка выходил из храма в окружении множества людей, когда время подходило к обеду. Но и на улице подбегали запоздалые вопрошатели и любопытные, чьё внимание привлекала собравшаяся толпа. И любопытные, полюбопытствовав, обретали в центре толпы сначала внимательного слушателя, а в будущем и духовного отца.

Прикоснувшись однажды к феномену Божественной любви, явленному в отце Иоанне, люди возвращались к нему, чтобы опять и опять почувствовать близость Божию, открывшуюся им в общении с батюшкой.

Очень скоро за отцом Иоанном закрепилась меткая характеристика «скорый поезд со всеми остановками». Ходил он очень своеобразно, не ходил, а скользил, как светлый луч, неуловимо, плавно и быстро. Если он был ограничен во времени каким-то послушанием и пробегал мимо протянутых к нему за благословением рук, то тогда пастырская совесть его не была спокойна. И, пробежав, он частенько так же быстро возвращался и скороговоркой спрашивал: «Ну, что у тебя там?» А поскольку ждать объяснений, с чем подошёл человек, было некогда, батюшка начинал сразу отвечать на незаданный ему вопрос. В эти минуты он, сам того не желая, выдавал своё сакраментальное ведение о человеке и его жизни.