Иан Мюррей - Забытый Сперджен

«Если ты не принимаешь, что Он полностью омыл тебя Своей кровью, то ты не христианин. Каким бы ни было твое исповедание, каким бы ни был твой религиозный опыт, как бы ни изменилось твое поведение, чего бы ты ни достиг — если ты никогда не приходил к Нему как виновный грешник и никогда не видел, как твой грех лежал на истекающем кровью Сыне Божьем, ты все еще пребываешь в горькой желчи и в узах неправды… Без веры в искупление у тебя нет части во Христе… Или ты признаешь Иисуса Христа помазанным Спасителем, или Он для тебя ничто. Если ты не принимаешь Его как искупление за твои грехи… ты не принимаешь Его» 267.

Поскольку новые религиозные взгляды, популяризовавшиеся в последней четверти ХIХ века, ставили под сомнение как достоверность слов Христа, так и ценность Его крови, то Сперджен не колеблясь называл это движение в основе своей нехристианским. «Современная мысль имеет невозрожденное сердце» — утверждал он 268. Его протесты против либерализма были вызваны не озлобленностью, а состраданием к тем, кто мог быть обманут, поддавшись искушению принять благовествование, которое не является благовествованием (Гал. 1:7).

Рассматривая, как либерализм изменил само значение слова «христианин», приведем в пример Маркуса Додса. Этот выдающийся шотландский доктор практического богословия, разделявший позицию своего друга Генри Драммонда, весьма сожалел, что Сперджен так резко высказывался о либерализме, и поэтому намного охотнее рекомендовал своим студентам читать Аристотеля, нежели сочинения пастора «Метрополитан табернакла». Он считал, что Христос «неким таинственным образом нашел вход в мысли многих людей, которые либо знали о нем слишком мало, либо ничего вовсе». В 1907 году он так писал в одном из своих писем о буддизме и христианстве: «Удивительно видеть, что, с одной стороны, мало христиан понимают Христа, а с другой стороны, инстинктивно люди всех религий почитают то, что есть добро, стремясь его обрести. Это странный, непостижимый мир, и единственным твердым основанием, на которое может опереться надежда, является то, что Бог — это Отец всех. Если же это не так, тогда прочный небосвод — воистину гнилье, а „основание земли положено на соломе“» 269.

Все богословие того поколения, которое отвергло сверхъестественное в Евангелии, было основано на ложной надежде, что грешники могут найти прибежище в Боге без веры в умилостивительную жертву, принесенную на Голгофе. Сперджен не преувеличивал, когда заявлял, что предмет спора — самая важная христианская истина.

Во-вторых, Сперджен вступил в конфронтацию, так как твердо верил в Бога и понимал, что обязан исполнить волю Божью, невзирая на то, каким будет исход. «Я опирался единственно на мышцу Божью», — писал он одному другу в разгар спора о либерализме. Сперджен никогда не рассчитывал на поддержку людей, которую ему могли бы оказать, если бы он взял на себя инициативу в противостоянии заблуждению. В споре о возрождении через крещение его поддерживали многие из тех, кого он ожидал увидеть в качестве своих противников, тогда как в споре о либерализме он ожидал понимания, но вместо этого ему пришлось пережить жестокое разочарование. Но это никак не повлияло на занятую им позицию. «В обоих случаях он вступил в схватку, будучи уверенным в ее исходе, — пишет Фуллертон, — но в обоих случаях он ошибся, предугадывая, каким именно будет этот исход» 270. Это был человек веры, он исполнял бы свой долг, «хотя бы небеса упали». Этой верой он продолжал держаться за обещания Писания тогда, когда все отступили от него. Он пророчески смотрел на грозные обстоятельства, он видел впереди годы бесплодия и упадка, но верой пришел к твердому заключению: «Господь мой возродит забытую истину. Это так же точно, как и то, что Он — Бог» 271.

Именно благодаря такой вере в Бога Сперджен ценил Божье одобрение превыше всякой человеческой похвалы. Он отказывался от последней, когда она исходила от тех, кто не проявлял ревности о Божьем деле. «Когда Сперджен умер, — писал Дж. Карлайл, — руководители Баптистского союза, все без исключения, стали громогласно возносить этому человеку хвалу» 272. Но Сперджен слышал такую «хвалу» еще задолго до своей смерти, и для него она была «легче пустоты». В 1888 году о тех, кто называл его «уважаемым другом», но отвергал самое драгоценное, что у него было, он писал: «Резкие слова явных противников мне более приятны, чем эти пустые комплименты» 273. Эту же черту характера Сперджена иллюстрирует другой случай, произошедший во время его раннего служения. Однажды ему представилась возможность критически высказаться о взглядах одного епископа, но до этого он как-то услышал, что этот самый епископ отозвался о его книге «Сокровищница Давида» как о самой лучшей книге по псалмам. Сперджена, говорит Пайк, «этот комплимент нисколько не умиротворил. Наоборот, он, казалось, еще больше рассердился и заявил, что тот учтив с каждым, а за глаза делает все, чтобы навредить тем, кого ненавидит» 274.

В-третьих, различные споры, имевшие место в жизни Сперджена, оказываются взаимосвязанными, если смотреть на них как на проявление его преданности Слову Божью. И это самая драгоценная часть наследия Сперджена. Кто-то, возможно, охотно последует за ним в его ревностных атаках на англокатолицизм, но осудит за то, что он так резко критиковал Баптистский союз за то, что его руководители отказались навести порядок. Но в обоих случаях он действовал на основании одного и того же библейского принципа. Другие, возможно, будут защищать его как проповедника учения о благодати, одновременно не понимая, что если человек придерживается богословской системы, в которой Бог превыше всего, то он не может поступаться истиной, объединяясь ради мимолетной выгоды с теми, кто эту истину отвергает. Если он проявляет ревность только к некоторым аспектам библейского учения, значит, он недостойно относится к Слову Божьему. Сперджен же неустанно пытался избегать такой непоследовательности.

Непримиримая вражда существует не между либерализмом и католицизмом, как полагал Пьюзи, а между истинным христианством, опирающимся единственно на Писание, и католицизмом, отказывающимся принять Писание в качестве единственного путеводителя. И если бы кто-то спросил Сперджена, где можно найти такое истинное христианство, он сказал бы, что оно заключено в богословской системе, которая, будучи передаваема от апостольских времен, через реформаторов и пуритан дошла до нас под названием «кальвинизм». Не надо ни влюбляться в это название, ни стыдиться его. Оно просто служит для обозначения той позиции и того вероучения, которые являются единственной полной противоположностью католицизма. Арминианство затемняет природу благодати, действующей в спасении, тогда как либерализм подвергает сомнению непогрешимость Писания, проповедуя недостаточность написанного Слова. Каталитическое богословие, связывая свое учение о спасении с делами и человеческой властью, способно вобрать в себя и арминианское, и либеральное заблуждение. Поэтому единственно подлинным основанием для евангельского христианства, которое бы гарантировало его защиту от ереси, является то основание, которое Сперджен отстаивал в споре, разгоревшемся во время его служения на Нью-парк-стрит, затем в споре 1864 года по поводу «Молитвенника» и, наконец, в споре о либерализме.