Дарья Сивашенкова - Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

Ты мне больше не Господь.

Поэтому к первосвященникам он пойдет с четкой целью: предать Его на смерть. Тут не может быть отговорок, что он не знал или не понимал, что захотят сделать с Христом, если Он окажется у них в руках. Иисус Сам предупреждал учеников о том, что должно случиться, буквально несколько дней назад, когда шел в Иерусалим «на вольную страсть» [34], а они с неохотой, нога за ногу, плелись за Ним.

Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет (Мк. 10: 32–34).

Начальники иудейские со своей стороны объявляют Христа в розыск:

Первосвященники же и фарисеи дали приказание, что если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, дабы взять Его (Ин. 11: 57).

И, надо думать, не для богословских бесед в доме Каиафы.

Но зачем Иуде такая странная схема? Если действительно дело во внезапно вспыхнувшей ненависти, у которой нет иного утоления, кроме убийства, то идти для этого к первосвященникам вовсе не обязательно. От ненависти до мести путь не так уж долог, хотел бы только смерти Христа — он бы Ему просто нож под ребра сунул, уж нашел бы такую возможность. Хотя бы попытался. Тут и удовлетворенное желание смерти, тут и личная месть. Зачем впутывать в это власти?

Но тут подключается вторая после ненависти его страсть — и это действительно сребролюбие.

То, что он себе избрал — и с чем остался.

После первого, пусть и мысленного, пусть пока только внутреннего отречения-предательства в душе Иуды образуется пустота. Вместо любви ко Христу, вместо веры Ему, вместо Его Самого — ничто. И эту дыру необходимо чем-то заполнить. Новыми — без Него — ценностями, какими-то видами на будущее, которое невозможно без стартового капитала. Чем-то, что даст Иуде возможность встать на ноги после того, как он на три года считай выпал из общественной жизни. И чем-то, что даст новый смысл его собственной жизни. Гарантию того, что он и без Него что-то может, что-то стоит.

Получить подтверждение возможности своего бытия без Него.

Ощущение внутренней пустоты на том месте, где вчера были вера, надежда и любовь, невероятно сильно и… и болезненно, я думаю. Ему, конечно, сейчас кружит голову ощущение ненависти, у него кураж — я отомщу, я убью Тебя! — сатана опьяняет его вином греха, но против природы не попрешь… сатана прекрасно умеет творить иллюзии, но иллюзией сыт не будешь. Внутри — страшная пустота.

Ты будешь есть и не будешь сыт, пустота будет внутри тебя (Мих. 6: 14).

Очень точно и чутко подмечает эту пустоту его души церковная традиция, когда в тропаре Великой Пятницы, повествующем о Тайной Вечере, называет Иуду «несытой душой».

Егда славни ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав омрачашеся, и беззаконным судиям Тебе праведнаго Судию предает. Виждь, имений рачителю, сих ради удавление употребивша: бежи несытыя души, Учителю таковая дерзнувшия [35].

И в эту пустоту, как в ненасытную прорву, обязательно нужно что-то кинуть, чтобы создать видимость нового бытия, возможного без Него. И это деньги. Деньги. Деньги. Денег начинает хотеться страстно, до одури. Низкая, подлая страсть, в которой нет никакого, даже ложного, чисто человеческого благородства. Убить Его и получить выгоду — невероятное сочетание.

Безумный — но совершенно закономерный в безумной, подчиненной сатане вселенной — вопрос задает себе возненавидевший Христа Иуда. А что я с этого получу? А какая будет компенсация мне за три года жизни? Ведь в этот момент он реально думает, что потратил три года просто ни на что. Что я получу для себя, что смогу с этого поиметь?

Это тоже действие сатаны, который на тот момент уже играет Искариотом, как игрушкой. Раздуть в ученике еще один порок, тем более такой низкий, как сребролюбие, — что может быть оскорбительнее, больнее для Христа? Что может быть унизительнее для человека, чем быть захваченным такой низкой страстью? А унижать человека в глазах Господа и в глазах других людей — поистине любимое занятие дьявола.

Все закономерно.

И вот, задумавшись над этим вопросом, Иуда приходит довольно быстро к «изящному» решению: Христа надо продать властям, наплетя о Нем такого, что безусловно подпишет Ему смертный приговор, а доносчику обеспечит приятную компенсацию. Двух зайцев одним выстрелом.

О том, что третий заяц — он сам, Иуда еще не знает.

Итак, отправляясь к первосвященникам, он держит в уме две мысли: во-первых, смерть Христа, во-вторых, стартовый капитал в новую жизнь. Но есть и третий мотив: он не вполне очевиден, но, если вчитаться, его можно разглядеть. И мотив этот — посмеяться. Точнее — поглумиться. Вообще, мне почему-то кажется, что Искариоту все это очень смешно. Быть может, его буквально душит хохот. Ад недаром назван «всесмехливым».

Ведь правда же — это очень смешно, та сумма, что звучит в его разговоре с первосвященниками. Тридцать сребреников — это не с потолка взятая цена, она имеет свое обоснование. Во-первых, это стоимость раба — самого обычного раба. Как забавно: продать и купить Того, Кого встречали как Царя, — как раба, как вещь! Мысленно представить Его своим рабом и сбыть с рук новым «хозяевам», у которых на этого «раба» совершенно определенные планы. Если вол забодает раба или рабу, то господину их заплатить тридцать сиклей серебра, а вола побить камнями (Исх. 21: 32).

Сатанинский черный юмор.

А во-вторых, эта сумма звучит в пророчестве Захарии, где ее называет Сам Господь:

И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою; если же нет, — не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать сребреников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, — высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать сребреников и бросил их в дом Господень для горшечника (Зах. 11: 12, 13).

Это к тому, что Иуда отлично понимает, Кого он продает. А те, кому он Его продает, не понимают, потому что с ними Господь откровенных бесед не вел и душу им не раскрывал. Для них это просто цена раба.

«О, злодейский голос! О, безумное преступление! Трепещу, возлюбленные, когда помышляю об этом. Как вырвалось слово из уст? Как повернулся язык? Как душа не покинула тела? Как не онемели уста? Как не помутился рассудок?» [36].

Да вот не помутился, к сожалению.

Иуда отдает себе полный отчет в своих действиях, покорежена воля, не разум. Конечно, сатана так калечит его восприятие, что здравым умом назвать это невозможно. Но это добровольно избранное безумие.