Иван Концевич - Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. Оптина Пустынь и ее время

На этом мы прерываем рассказ матери Николаи и продолжим его в жизнеописании старца Нектария, ибо речь будет идти о нем.

Написали мне, что старец Анатолий Оптинский собирается в Петербург и остановится у купца Усова.

Все мы втроем — брат, сестра и я — в положенный день отправились к Усовым. Купец Усов был известным благотворителем, мирским послушником оптинских старцев. Когда мы вошли в дом Усовых, мы увидели огромную очередь людей, пришедших получить старческое благословение. Очередь шла по лестнице до квартиры Усовых и по залам и комнатам их дома. Все ждали выхода старца. Ожидало приема и семейство Волжиных — Обер-прокурора св. Синода. В числе ожидающих стоял один еще молодой архимандрит, который имел очень представительный и в себе уверенный вид. Скоро его позвали к старцу. Там он оставался довольно долго. Кое-кто из публики возроптал по сему поводу, но кто-то из здесь же стоящих возразил, что старец не без причины его так долго держит. Когда архимандрит вышел, — он был неузнаваем: вошел к старцу один человек, а вышел совсем другой! Он был низко согнутый и весь в слезах, куда девалась гордая осанка! Их тайный разговор одному Богу известен! Вскоре показался сам старец и стал благословлять присутствующих, говоря каждому несколько слов. Отец Анатолий внешностью очень походил на иконы преп. Серафима: такой же любвеобильный, смиренный облик. Это было само смирение и такая непередаваемая словами любовь. Нужно видеть, а выразить в словах — нельзя! Когда мы шли к Усовым, брат и сестра заявили, что им нужно от старца только его благословение. Я же сказала им, что очень бы хотела с ним поговорить. Когда до нас дошла очередь, старец благословил брата и сестру, а мне говорит: «А ведь ты поговорить со мной хотела? Я сейчас не могу — приди вечером». Старец уразумел мое горячее желание, хотя я не выразила его словами! Вечером я снова вернулась к Усовым. Много лиц сидело и дожидалось очереди быть принятыми старцем. Члены семьи Усовых стали упрекать сидевшую публику в том, что люди чрезмерно обременяют слабого и болезненного старца. Принимает он людей все ночи напролет. Ноги его в ранах, страдает он грыжей, он чуть живой. Мне стало стыдно отнимать время у старца, и я ушла домой, не повидавши его. Но теперь думаю, что если прозорливый старец сказал придти, надо было не уходить, а дождаться приема. Как мне потом рассказывала моя тетя Елена Александровна, близко знавшая весь оптинский быт, старец о. Анатолий вообще почти не спал, весь себя отдавая молитве и служению людям. Единственно, когда он себе позволял отдых — это было на утрени во время чтения кафизм, когда все в церкви садились. Тогда старец позволял себе вздремнуть. Некоторые, не знавшие его повседневной жизни, удивлялись, что старец спит в церкви, но ведь это были единственные минуты его отдыха за все сутки.

Недаром ноги его были в ранах от стояния и было страдание грыжей от земных поклонов. У меня до сих пор хранится присланный мне в 1907 г. через тетю образ святителя Николая — моего небесного покровителя.

Одна молодая девица, давши слово своему жениху тайно от родных, рвется на курсы сестер милосердия, чтобы попасть на войну Мать решила поехать к старцам, дабы поступить так, как они посоветуют. Осенью 1915 года они приехали в Оптину. «Отдохнувши с дороги, — говорит О. Η. Т., — я подошла к келье батюшки; взошла и села в приемной, а в душе думаю: как хорошо, что я одна попаду к старцу без мамы. Старец, конечно, меня благословит идти на войну, когда я попрошу его, а мама поневоле отпустит меня». Вижу, дверь из кельи в приемную открывается и входит маленький старичок-монах в подряснике и кожаном широком поясе и прямо направляется ко мне со словами: «А ну-ка, иди ко мне». У меня, что называется, «душа в пятки ушла» при этих словах батюшки. Но я вижу, у него необычайно ласковая улыбка, описать которую нельзя! Надо видеть! Я пошла за ним в келью. Он закрыл за нами дверь, посмотрел на меня, и я вмиг поняла, что скрыть что-либо я не могу, он видит меня насквозь. Я почувствовала себя какой-то прозрачной; смотрю на него и молчу. А он все также ласково улыбается и говорит: «А ты почему мать не слушаешься?» Я продолжаю молчать. «Вот что я тебе скажу, мать твоя тебя лучше знает, тебе на войне не место, там не одни солдаты, там и офицеры, это тебе не по характеру. Когда я был молод, я хотел быть монахом, а мать не пустила, не хотела, и я ушел в монастырь тогда, когда она умерла. Теперь ты вот что мне скажи: замуж хочешь?» — Молчу. «Ты сейчас любишь его за его красоту! Выходи за него замуж тогда, когда почувствуешь, что жить без него не сможешь. Я знаю случай такой: муж был на войне, его убили. Жена в этот же час умирает дома. Вот тогда только и выходи». С этими словами старец взял стул, влез на него и достал с верхней полки деревянную иконку, так с четверть аршина в квадрате, Казанской Божией Матери; поставил меня на колени и благословил. Потом сказал: «Когда приедешь в Петроград, не думай, что тебе нечего будет делать — будешь занята» 564. Слова батюшки точно оправдались. В первый день по приезде ей предложили работать в госпитале для солдата, и вышла замуж она за адъютанта штаба дивизии.

«В 22-м году, когда мы с мамочкой в первый раз были в Оптиной, — рассказывал О., — жив был еще старец о. Анатолий. О тебе мы еще не имели никаких сведений, и мамочка спросила у о. Анатолия, как о тебе молиться: о здравии, или о упокоении? О. Анатолий спросил маму, не снился ли ты ей как-нибудь? Мама ответила, что видела во сне сыновей едущими на конях: сначала покойного Володю, а потом тебя. Но кони были разных мастей. О. Анатолий сказал: “Ну, что-ж! Бог милостив, молись о здравии, Бог милостив!” Мама подумала, что о. Анатолий только утешает.

После посещения о. Анатолия мы были у батюшки о. Нектария. Мамочка задает старцу ряд вопросов о дочерях, о себе, обо мне, а о тебе ничего не говорит, так как знает, что нельзя по одному и тому же вопросу обращаться к двум старцам. Я этого не знал и полагая, что мамочка забыла о тебе спросить, все время тереблю мамочку и говорю ей: “А Ваня? А Ваня?” Мамочка продолжает не спрашивать. Тогда батюшка ей и говорит после одного из моих: “А Ваня?” — “Он жив. Молись о здравии. Скоро получишь о нем известие. Тебе было неполезно о нем знать”. Приезжаем домой, и мамочка спешит к о. Николаю Загоровскому сообщить, что Ваня жив. Матушка же Екатерина Ивановна, увидев мамочку в окно, выходит к ней навстречу со словами: “Вам письмо от Ванички”.

“Слава Творцу Небесному! Ты жив! — пишет монахиня Нектария сыну. — О твоей жизни мы узнали за 3 дня до получения твоего письма от о. Нектария. 14-го июля мы вернулись из Оптиной, а 15-го получили твое письмо к Деме. О. Нектарий сказал: “Он жив, молитесь о здравии, о нем узнаете. Пока не полезно было о нем знать — покоритесь необходимости”.