Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

Русские войска были разделены на две армии. Во главе одной стоял военный министр шотландец генерал М. Б. Барклай-де-Толли, во главе второй — сподвижник и ученик Суворова князь генерал П. И. Багратион, отпрыск Грузинского Царского Дома. Оба докладывали обо всём в Петербург и получали оттуда, от Александра I, стратегические указания. А суть этих указаний состояла в том, чтобы, давая Наполеону только арьергардные небольшие сражения, отступать вглубь России, сохраняя военные силы и заманивая противника. С 200 тысячами против 600 тысяч столкнуться было слишком большим риском! Не Барклай и не Кутузов (впоследствии) были авторами этой стратегии, а Александр I. Таким образом вызывая у Наполеона впечатление блестящих побед, отступления перед ним русских войск, они заставляли его двигаться всё дальше и дальше вглубь тех именно просторов, которые уже сами по себе своей огромностью и безлюдием внушали европейцам — солдатам Наполеона тоску и гасили воинский дух, а также непомерно растягивали армию, её коммуникации, уменьшали численность наступающих частей (нужно было везде оставлять свои гарнизоны), крайне затрудняли снабжение продовольствием. Если бы это сразу Наполеон понял, то ни за что не пошёл бы на Москву, вглубь России! Он постарался бы добиться своих целей каким-то другим способом (ему тоже очень важно было сохранить свою армию)!

Сразу же Бонапарту показалось, что он увидел «ошибку» русских, разделивших силы на две армии. И он, не задумываясь, вклинился между ними, не дав соединиться. А они и не должны были соединяться для генерального сражения! Они потом соединились под Смоленском, но для генерального отступления! Некоторое арьергардное сопротивление у Смоленска и иные столкновения убедили агрессора в том, что с ним воюют, но не могут противостоять! До времени и действительно не могли. Поэтому и отступали, уклоняясь от «генерального» сражения. А он всё стремился вперёд, надеясь, что вот ещё немного и в решающей битве будут уничтожены военные силы России. Секрет стратегии был именно секретом. Поэтому Российское «общество» не понимало, что происходит? Почему наши всё время отступают? Росло недовольство Барклаем, требовали Кутузова. Александр I дал Кутузова, но тот стал делать то же, что и Барклай, — отступать. Конечно же, при этом Александр I не мог быть совершенно уверен в успехе! Он очень переживал, волновался и говорил, что это нашествие — Божие наказание всей России за его личный грех причастности к убийству отца. Такое сознание было нестерпимым. Оно многократно усиливало потребность в Божьей милости и помощи, и переживания за исход дела. Перед Москвой всё совсем осложнилось и обострилось. Москва была не просто городом, а святой древней столицей, где как и встарь, венчались на Царство Императоры, приезжая для этого из Петербурга. «Просто так» оставить Москву было невозможно, никто бы не понял. Нужно было всё-таки давать Наполеону генеральную баталию. И она была дана. При Бородино 26 августа 1812 г. произошло одно из самых крупных в міровой истории сражений. Французы ввели в дело 130 тысяч, русские — 110. Большого перевеса у врага уже не было. И обе стороны потеряли почти по половине. Общее число погибших с обоих сторон было около 100 тысяч человек. К ночи 26 августа обе армии вернулись на исходные позиции, и обе считали себя победителями (!), так как каждая имела немалые трофеи противника: пушки, знамёна, пленных. Смертельно был ранен и скоро умер знаменитый Багратион. Множество генералов, офицеров и солдат явили безпримерную стойкость и героизм! Получив утром донесение о потерях, Кутузов решился отступать (хотя ночью планировал возобновить сражение). Увидев отступление русских, Наполеон убедился, что он победитель! А русские пошли на невероятную жертву. Они решились оставить Москву. Так было постановлено на военном совете в д. Филях под Москвой. До сих пор спорят о том, нужно ли было так делать, и почему так было сделано? Некоторые даже обвиняют Кутузова в том, что как масон, он умышленно предал святыни московских Кремлёвских соборов и иных храмов на осквернение. Точных данных нет. Дело достаточно тёмное. Нужно принять во внимание, что Кутузов, хотя и был масоном, но — русским (!), из тех легальных, что искренне думали, что масонство не противоречит православной вере. Перед Бородинской битвой он приказал водрузить взятую нашими из Смоленска чудотворную икону Матери Божией «Одигитрии» (путеводительницы) Смоленской посреди войск, служить ей молебен и сам молился с войсками. Он мог бы обмануть многих, но не всех, не всю армию, не весь русский народ, которые всё же чувствовали, видели в Кутузове своего полководца и человека!

Перед сдачей Москву оставили подавляющее большинство её жителей. Были вывезены чудотворные иконы, святыни, самые большие ценности. Говорят, что по распоряжению генерал-губернатора Москвы графа Ф. В. Ростопчина были оставлены «поджигатели», которые запалили все основные склады с продовольствием и самый город (в разных местах), но точных данных на сей счёт не имеется. Известно только, что Наполеон 2 сентября вошёл в безлюдную горящую Москву. Зловещее и страшное зрелище! Одни лишь рассказы о нём повергали тогда в ужас и трепет сердца россиян, в том числе и Императора Александра I! Бонапарт расположился в Кремле и стал ждать, когда придут послы Царя для переговоров о мире. Он писал и сам Александру I, занимался делами, среди которых было и положение о Парижском театре Гранд Опера, и манифест об освобождении русских крестьян от крепостного права... Дел было немало. А послы не приезжали, и Александр I почему-то не отвечал. Проходит сентябрь. Наступала слякоть и бездорожье, не за горами были и русские холода. Нужно было что-то делать! А делать было решительно нечего, кроме как сидеть и ждать. Но чего?! Теперь уже как бы милости Российского Императора! Но это же нелепость! Ведь победитель он — Наполеон!... И он ждал. Время шло. Александр I не отвечал. Кутузов, отойдя к Калуге, сумел наладить отличное пополнение армии людьми, лошадьми, оружием, провиантом и всем необходимым из южных губерний России. Приободрившиеся и окрепшие русские войска наголову разбили маршала Мюрата, попытавшегося напасть на них. Возникла мысль двинуться на Петербург. Но его надежно «запирали» свежие силы корпуса графа Вигтенштейна и к тому же дальность расстояния, леса и болота, безлюдность местности между Москвой и Северной столицей стали для Наполеона уже неодолимыми препятствиями. Ибо его армия в Москве разлагалась. Солдаты и офицеры начали массовый грабёж того, что ещё можно было найти, пошло повальное пьянство. Дисциплина резко упала (держалась только старая гвардия). Громадное войско «дванадесяти языков» деморализовалось и превратилось в плохо управляемое скопище, причем необычно быстро, всего за полтора месяца! Вот тогда Наполеон понял, что жестоко обманулся. Но ещё не мог понять, что его обманули. Понял он наконец, что ответа от Российского Императора не будет, что поэтому единственный выход — уносить ноги. И как можно скорей! Он решил отступать к Смоленску и Вильно, чтобы проведя там зиму, укрепившись, по весне вновь ударить по русским. В середине октября 1812 г. захватчики покинули сожжённую и разграбленную Москву. Здесь ими были осквернены Кремлёвские соборы и иные храмы, что навлекало на них неизбежную Божию кару, а также особый гнев Русского народа. Бонапарт хотел выйти на новую дорогу, чтобы двигаться через богатые продовольствием земли. Но под Мало-Ярославцем потерпел от Кутузова сильное поражение. Пришлось отступать по старой Смоленской дороге, разграбленной его же войсками при наступлении. Отход наполеоновских войск обратился в безпорядочное паническое бегство. Неожиданно в ноябре ударили сильные морозы, сковав гололедицей землю. Конница падала, не могла идти. Люди без тёплых одежд замерзали прямо в полях, на дорогах. Кутузов уже не видел нужды нападать на противника, справедливо решив, что его армия развалится скоро сама по себе. Войска русских шли параллельно, рядом с Наполеоном, как бы «провожая» его. Им представлялось достаточным изматывать силы врага небольшими отрядами войсковых партизан, нападавших внезапно и часто, отбирая награбленное, беря немалый плен и лишая обоза. Прославились партизаны Фигнера, Давыдова, Сеславина. Но кроме того, против захватчиков поднялась и «дубина народной войны». Те самые русские крепостные крестьяне, которых Наполеон хотел избавить от их «рабства» помещикам, бросились не на помещиков, а на него! Повсюду стали появляться партизанские объединения, наносившие противнику немалый урон. Во главе их становились простые люди, иной раз даже женщины (старостиха Василиса). Множество французов, бросая оружие, устремились как нищие по деревням, прося подаяния. «Шер ами!» («Милый друг!») — начинали они свое обращение к русским. Им давали милостыню и прозвали «шерамыжниками». Видимо, «отличились» тогда как воришки какие-то солдаты испанцы, получившие народную кличку «шпана» («Шпана», «шпанский» на старом русском языке — это Испания, испанский). Всё российское общество, весь Великороссийский народ сплотились тогда воедино! Это было — как возрождение древней единой Руси! Исчезали различия чинов и сословий, забывались обиды и разногласия, как бы единым сердцем и едиными устами славили Православного Царя! Слово «Император» тогда оставалось только в официальных бумагах, во гласе народа, в сердце Великороссии зазвучало с особой силой своё, родное, исконное — «Царь»! А Царь Александр I был потрясён. Позорное бегство великого Бонапарта породило в душе Государя не злорадство, не чувство гордости, а совсем другое... «Пожар Москвы, — говорил он, — просветил мою душу и суд Божий на оледенелых полях битв наполнил моё сердце такою теплотою веры, какой я до сих пор не испытывал. Тогда я познал Бога, как открывает Его Священное Писание; с тех пор только я понял и понимаю волю и закон Его!»