Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

Отсюда особенно хорошо видно, что не рабочие и не крестьяне, как сословия, и тем более не дворяне и не капиталисты вступали в «объективные» противоречия с «режимом» или «системой» Русского Самодержавия, а исключительно «противники государственности» то есть всякой такой государственности, какая не являлась бы их властью, властью революционеров. Вот кто жаждал «великих потрясений», свержения самодержавия, «социалистической республики»! И — отнюдь не потому, что такие перемены могли бы устранить противоречия между интересами народа и интересами власти (и богатых) — эти рассуждения, как видим, простая демагогия, для «оправдания», точней — для обмана, а потому, что революционеры руководились тайными центрами, дух и идеология которых были действительно несовместимы ни с каким историческим прошлым России и традициями её жизни, выраженными формулой: Православие, Самодержавие, Народность. Но это отчётливо видно только теперь, ретроспективно! А тогда, в начале 1900-х годов все, от «умеренных» до крайне «левых», говорили (кричали!) о «благе народа» и «пользе России»!

Создавалась такая обстановка, когда всей российской общественности должна была быть представлена возможность свободно проявить себя, показать, кто есть кто, и сделать свободный выбор в ту или иную сторону.

Заметным явлением культурной жизни того времени стало так называемое «религиозное возрождение» («ренессанс»), охватившее целый ряд известных, видных мыслителей и писателей. На первый взгляд оно представлялось продолжением того процесса обращения, или возврата русской образованной публики к вере к Церкви, которое началось ещё в XIX в. и о котором мы уже говорили. Но при более близком рассмотрении всё оказывается не так. Родоначальником «религиозного возрождения» стал Владимир Сергеевич Соловьёв (1853-1900 г.г.) сын известного историка, философ, публицист и поэт. Получив высокое светское образование и воспитание, он углубился в изучение религии, притом не только Православия, но и других «христианских конфессий» (особенно католицизма), а также нехристианских верований, мистических восточных и западных теорий и решил, что ему удаётся найти нечто объединяющее все учения и верования, увидеть «всеединство» міра и даже некую «міровую душу», которая рисовалась ему в женском облике. Впечатлительная душа В. Соловьёва почувствовала действительную одушевлённость и внематериальную разумность бытия, но... Вот в таком случае всё зависит уже не от ума и образованности, а от внутреннего духовного выбора свободной воли: с каким именно методом, с какой логикой, каким «ключом» подойти к тому, что открывается, чувствуется? С тем ли, что предлагает Православное церковное учение (богословие), или довериться силам собственного ума? Как уже отмечалось, мірское научное знание имеет крайне опасный источник — диавола, «отца лжи» и гордости. Гордость ума взяла верх, Соловьёв доверился ему и неизбежно заблудился. То, к чему он пришёл, оказалось очень мутной и смутной смесью демонической мистики с обрывками богословских, философских и научных знаний.

Опасность и соблазнительность его рассуждений и стихов заключалась в том. что они, как казалось, не противоречили религиозному, православному восприятию міра (даже в чём-то как бы углубляли его), содержали в себе полное «уважение» и «почтение» к Православной Вере. Многим из интеллигенции показалось, что наступает, наконец, примирение непримиримого — религии и науки, веры и свободного творческого разума! Это соответствовало духу времени. Ибо сей «дух» никак не желал принимать того примирения и соединения разума с верой, какое содержалось в опыте Гоголя, Хомякова, Достоевского, иных выдающихся мыслителей, когда разум, обогащённый всем современным знанием, склоняется перед Истиной Божией, как она искони содержится Православной Церковью. С другой стороны, образованному умному человеку конца XIX- начала XX в.в., ещё несущему в душе, в подсознании міровосприятие, полученное от Православия, безусловно претил и голый материализм и атеизм, заимствованный от не лучших западных теорий. Бурное развитие научно-технического творчества порождало иллюзию всемогущества человеческого разума и заражало «пафосом творчества» во всех иных областях жизни. Поэтому блистательные по форме изложения работы В. Соловьёва, содержащие к тому же множество довольно верных философских и духовных наблюдений, казались многим как раз тем, что нужно. Гордость ума у российских религиозных мыслителей стала находить себе «богословские» оправдания в суждениях, что человек, как сотворённый по образу и подобию Божию, наделён разумом не случайно, а для того, чтобы всячески развивать его способности в «свободном» познании міра, в культурном богословском и философском творчестве (на манер научно-технического). Когда на это возражали, что человек находится в состоянии глубокой духовной повреждённости, в том числе — повреждённости сознания (ума), философы отвечали, что во Христе эта повреждённость преодолена; очищенный Крещением человек — «новая тварь» и потому-де способен (и даже обязан) соучаствовать Богу в творчестве, развивая свои «таланты», как якобы учит Сам Христос в притче о «талантах». Забывали, что в Крещении человек получает лишь благодатную возможность преображения своей личности во образ Христов, очищения её, но превратить такую возможность в действительность он может только трудным духовно-молитвенным подвигом «до пота и крови», по правилам православной аскетики, изложенным в «Добротолюбии», «Невидимой брани» и многих подобных руководствах той самой науки, духовного просвещения, о которых мы уже говорили. А притча «о талантах» имеет в виду совсем не то, что под словом «талант» понимается в современном міре, т.е. вовсе не внешние способности ума и тела человека, а те ценности души (талант — древняя золотая монета), на которые «покупается» Божие благоволение, а именно (как учит Евангелие) — любовь к Богу и людям. Составитель «Невидимой брани» преп. Никодим Святогорец в начале XIX в. очень верно заметил, что многие богословы этого времени «взявшись рассуждать о вещах высоких и божественных прежде очищения ума своего от многовидной фантазии и образности, из богословов обратились в баснословов и вместо истины изрекли ложь». Это в полной мере нужно отнести и к русским религиозным мыслителям конца XIX- начала XX в.в., типа В. Соловьёва. Не он один пострадал от гордости своего ума. Очень показателен случай Н. Ф. Фёдорова (1828-1903 г.г.). Человек невероятной начитанности, работник Румянцевской библиотеки в Москве, особенно глубоко изучавший оккультную и масонскую литературу, Фёдоров привлекал к себе многих «думающих» и «ищущих». Подкупали и его поразительное безкорыстие, благотворительность (он мог последние деньги отдавать нуждающимся студентам), отрешённость от всяких земных благ и комфорта. Фёдоров трудился над «Философией общего дела», которая так и не была написана им, но содержалась в набросках, отрывках, собранных и опубликованных учениками после его смерти. Основными идеями этой философии стали мысли о необходимости с помощью науки и техники физически воскресить всех умерших снова в эту (!) жизнь, и превратить планету Земля в космический корабль, планетоход, на котором человечество поедет странствовать по просторам космоса, с помощью той же науки и техники... При этом Н. Фёдоров, с «почтением» относясь к Православной Вере вообще, не останавливался перед тем, чтобы возражать против слов Христа в Евангелии и предлагать свои изречения! С Православной точки зрения всё это больше, чем вольнодумство; это «философское «с-ума-сшествие. И его пытались выдавать чуть ли не за образец самобытно-русской философии! Подобным же безумием, хотя и не столь «космического» размаха, отличалось творчество таких «религиозных» мыслителей как В. В. Розанов, Мережковский, Бердяев. У них всех Православные истины, тексты Священного Писания произвольно используются в угоду, в подтверждение их собственных мистико-философских и символических блудомыслий. При этом иногда такие авторы как бы попадают в точку и высказывают интересные суждения, но они срастворены, смешаны с совершенными заблуждениями. Но по сравнению с модными теориями марксизма и иного материализма, а также чисто западного идеализма, всё это казалось как бы шагом вперёд, к религии. На самом же деле это был шаг, уводящий от истины в сторону мутных «плотских мудрований». Не избежали сильнейших крушений и люди, более внимательно и последовательно старавшиеся относиться к Православному святоотеческому богословию. Таковыми были, прежде всего, профессор-протоиерей Сергий Булгаков и священник Павел Флоренский, снискавший прозвание «русского Леонардо да Винчи» по причине многосторонности интересов к разным областям знаний и заметным достижениям в них (от математики, электромеханики до искусствоведения и богословия). Ими были написаны безспорно ценные работы (к примеру — «Два града» С. Булгакова, «Экклезиологические материалы», «Культ и культура», «Иконостас» о. Павла Флоренского). Но, доверившись собственному образованному уму, они начали создавать теорию Софии Премудрости Божией, которая рисовалась им как личность женского пола, где доходили до абсурдного признания Софии как некоей «четвёртой ипостасью» Божества (особенно — о. Сергий Булгаков). Это новое лжеучение впоследствии получило соборное осуждение Церкви, как еретическое. Немало вопиющих неправильностей содержится и в толковании на Апокалипсис С. Булгакова. Нет сомнений в искренности обращения к Православию этих (и им подобных) людей. Однако, придя к нему, они, по-видимому, полагали, что призваны «обогатить» церковное учение своей светской учёностью. Гордость «профессорского ума» была для многих тогда просто непреодолимой! С 1900 г. начались, ранее невиданные, собрания Религиозно-философского общества, имевшие целью сближение Церкви и «мыслящей» интеллигенции. Однако итогом такого сближения оказывалось чаще всего недопустимое смешение догматов Церкви с профессорскими и приват-доцентскими умоблудиями. Впоследствии, за границей, к примеру, Бердяев пришёл к мысли о родственности «русской идеи» с идеей большевицкой («белибердяевщина» — как назвал всё это один современный священник)... Эти неудачи не означали, что Православное богословие «консервируется» в древних образцах и не может быть орудием постижения современных реальностей. Для тех мыслителей (столь же учёных и воспитанных), которые положили для себя правилом подклонять гордостную «выю» ума своего под иго соборного разума Церкви, явилась возможность на самом современном уровне проповедать Божии истины, подчас открывая и такие их грани (стороны), которых раньше не замечали. К таким мыслителям можно отнести князя Е. Трубецкого (его книга «Смысл жизни» — хороший опыт создания чего-то вроде именно Православной философии). Прекрасно показал себя в богословии В. Н. Лосский (сын известного мірского философа — автора отличных работ по логике). Хотя основные работы В. Лосского созданы позднее, — в 1930-х-50-х годах, он как автор — весь в традиции начала XX в. «Очерк мистического богословия Восточной Церкви», написанный им по-французски и «Догматическое богословие» — это теперь непременные пособия по церковной догматике. В них есть выражения не безспорные, даже ошибочные, но в целом Лосский твёрдо стоял на святоотеческой и аскетической основе и это позволило ему сделать ряд очень важных и ценных богословских разработок и наблюдений. Так что мірская («профессорская») учёность нисколько не противоречила истинам веры, даже могла служить дополнительным орудием их постижения, но при условии смирения и аскезы ума и преодоления им демонических примесей, непременно имеющихся в современных научных методах и знаниях.