Коллектив авторов Религия - Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни

Поступив в число братства в Саровскую пустынь, я имел только восемнадцать лет. Кроме возложенного на меня послу­шания, я имел некоторые свободные часы, которые посвящал на чтение святоотеческих творений.

Начитавшись, как святые отцы из любви своей к Господу Богу возлагали на себя вериги и власяницы, и я возгорелся желанием, по примеру их, непременно возложить на себя что-нибудь, Господа ради, для умерщвления плоти. Поэтому в те­чение трех лет со времени моего поступления в монастырь домогался всеми силами приобрести через каких-нибудь ду­ховных особ желаемые вериги или власяницу.

Но это я говорю не из тщеславия или гордости о такой моей ревности, но единственно для открытия младенческой слепоты моей тогдашней и неопытности в духовной жизни, а главное, говорю, с целью показать, сколь велика была благо­датная мудрость и прозорливость дивного старца, который показал мне, что ревность моя тогда была не по разуму и что она вела меня к гордости.

Получив желаемые вещи, я скоро восхитился тщеславной мыслью, которая неприметно закралась в глубину моего сер­дца, и я решился наперед идти к отцу Серафиму, чтобы полу­чить от него благословение на этот подвиг, полагая, что мое желание и ревность будут и ему приятны.

Когда я пришел к его келье и сотворил по обычаю молит­ву, старец отворил мне дверь и, благословив меня очень ми­лостиво, посадил на деревянный свой отрубочек, который служил ему вместо стула. Потом, заключив дверь на крючок, он сел против меня, тихо улыбаясь.

В это самое время я и хотел было испросить его благосло­вение на трудный свой подвиг, но только что открыл рот, как в ту же минуту старец заградил мои уста своей рукой и сам, продолжая улыбаться, так начал говорить мне: «Вот что я ска­жу тебе: приходят ко мне Дивеевские младенцы и просят мо­его совета и благословения, одни носить вериги, а другие — власяницу; то как бы ты об этом думаешь, по дороге ли их дорога-то? Скажи мне».

Я же, как слепец, не понимая тогда, что он говорит это прикровенно обо мне, и не зная, кто таковы Дивеевские мла­денцы, отвечал ему: «Я, батюшка, не знаю». Тогда он, еще с большей улыбкой, снова повторил: «Да как же ты этого не понимаешь? Вот я тебе говорю о Дивеевских-то младенцах, что они приходят ко мне и просят моего совета и благослове­ния надеть на себя вериги и власяницы; то как ты думаешь об этом?» Я вторично отвечал ему: «Я, батюшка, не знаю, полезно ли им будет это или нет». Но вдруг вспомнил, что ведь я и сам пришел к нему за тем же советом и благослове­нием, и сказал ему: «Батюшка, и я к вам пришел за тем, что­бы вы благословили меня носить вериги и власяницу». И при этом рассказал ему все, как я желал и как достал эти вещи. Старец, выслушав меня, опять с прежней улыбкой сказал: «Как же ты не понимаешь, ведь я тебе об этом-то и говорю». Тогда внезапно как будто спала слепота моя, и я увидел силу благодати, живущей в нем; тут я понял ясно, зачем он заградил мои уста в начале беседы и о каких вери­гах и власянице потом говорил мне. Между тем как я, пора­женный духовной мудростью старца, безмолвствовал, он вдруг замахнулся на меня правой своей рукой, как бы желая изо всей силы ударить меня по щеке; но он не ударил меня, а только прикоснулся к моему уху и сказал: «Вот кто тебя та­ким образом заушит — это духовная и самая тяжелая верига». Потом, набрав в рот слюны и как бы желая ослепить меня ею, сказал: «А если кто-нибудь заплюет тебе таким образом гла­за — вот это духовная и самая спасительная власяница, толь­ко надобно носить их с благодарением, и знай, что эти духов­ные вериги и власяница выше тех, о которых ты думаешь и которые носить желаешь. Правда, что многие из святых отцов носили вериги и власяницы; но они были мужи мудрые и со­вершенные, и все это делали из любви Божией для совершен­ного умерщвления плоти и страстей и для покорения их духу, как например: Феодосий Печерский, Феодосий Тотемский, Василий Блаженный и другие святые отцы. Но мы с тобой еще младенцы, и страсти все еще царствуют в нашем теле и противятся воле и закону Божию. Итак, что же будет в том, что наденем и вериги, и власяницу, а будем спать, пить и есть столько, сколько нам хочется. Притом же мы не можем и са­момалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершен­ное уныние или отчаяние, так что и в другой монастырь вы­ходим мыслью, и смотрим с завистью на собратий своих, ко­торые в милости и доверенности у настоятеля. Из этого рассуди сам, как мало или вовсе нет в нас никакого фунда­мента в монашеской жизни. И это все оттого, что мы мало о ней рассуждаем и внимаем ей».

Совершенно пораженный даром прозорливости чудного старца, я упал ему в ноги и с этой минуты предался ему и телом, и душой в полное его, по Бозе, ко мне распоряжение и путеводительство к вечности, для достижения Царствия Не­бесного.

С самого поступления моего в Саровскую пустынь (15 ап­реля 1820 года) я питал особенную веру и любовь к отцу Се­рафиму, и сам, к великому моему утешению, взаимно пользо­вался его отеческой любовью, которой были исполнены все его наставления и вместе изобличения в моих слабостях и проступках. Привожу здесь еще случай его прозорливости. Однажды, кончив спасительную свою беседу, он вдруг поло­жил свою руку на мою голову и, гладя длинные и густые мои волосы, сказал мне с улыбкой: «Вот эти волосы все спадут у тебя с головы; это я говорю тебе по Бозе». При этих словах мне так стало жалко своих волос, которые действительно были необыкновенно длинны и густы, что как ни любил я старца, но мне решительно не хотелось поверить ему в этом. Я рассуждал сам в себе: как можно, чтобы такие крепкие во­лосы спали с головы? Однако Милосердый Господь не попус­тил мне впасть в бездну неверия, а вместе с тем и тщеславия. Вскоре после этой беседы я сделался болен и в продолжении целой недели страдал столь сильной головной болью, что дей­ствительно потерял все свои волосы. Таким образом предска­зание дивного старца исполнилось.

Между прочими послушаниями, которые я проходил в Саровской пустыни (мирское мое имя: Иоанн Тихонов Там­бовский), возложена еще была на меня обязанность писать синодики, потому что я довольно хорошо умел писать полу­уставом.

Так как синодики в Саровской пустыни весьма длинны, то послушание это требовало постоянных и усиленных занятий, а напряженные занятия едва не лишили меня зрения: у меня между глаз образовался нарост величиною с большую горо­шину, который обезображивал меня и к тому же препятство­вал свободно читать и писать. Сначала я скрывал свою бо­лезнь от отца игумена и от братии, не желая, по совету отца Серафима, вообще лечиться, особенно же шпанскими муха­ми и кровопусканием, как то советовали мне другие. Наконец отец игумен узнал о моей болезни и принудил меня отпра­виться с просьбой о помощи к отцу Антонию, бывшему тогда строителем Арзамасской Высокогорской пустыни, а впослед­ствии архимандриту и наместнику Свято-Троицкой Сергие­вой лавры, очень искусному в медицине. Но так как я при отправлении своем не зашел к отцу Серафиму за благослове­нием, да и вообще это было всегда против его советов, то, не смотря на все старания отца Антония, я не получил никакого облегчения в болезни. По возвращении же в Саровскую пу­стынь я пришел к отцу Серафиму и стал просить у него про­щения и помощи. Старец благословил меня и, обняв отече­ски, поцеловал больные глаза мои; потом подал мне двое своих очков, из которых одни были простые, а другие с на­ушниками, сам надел их на мои глаза и сказал: «Вот тебе дорогие мои очки, они устроены из подзорных стекол», и, наконец, как бы для пробы, лучше ли мне видеть в них, под­нес к глазам моим открытый липовый ставенек. Тут увидел я на чистом лоскутке белого полотна сухой, гнойный, круг­ловатый струп, похожий на оспу, величиной гораздо более прежней медной гривны; от этого струпа исходило необык­новенное благоухание. Я осмелился тогда спросить у батюш­ки: не тот ли это струп, который образовался по истечении материи из его раны, когда посетила его Царица Небесная? Старец при этих словах поспешно поставил свой ставенек на прежнее место и сказал: «Я уже более об этом трубить-то тебе не буду». Затем посоветовал, чтобы после первого про­буждения ото сна я тотчас бы помазал свои больные глаза горячей слюной, обещая от этого скорое выздоровление. Я принял совет старца с полной верой и на третий день после того, как начал исполнять данное наставление отца Серафи­ма, почувствовал в глазах моих большое облегчение, а через неделю и совершенно болезнь моя миновалась.