Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Однажды двух дерущихся баранов

Надумал разнимать сорокопут,

Влетел он лихо между лбов бараньих

И тут же был раздавлен ими всмятку.

Подобный случай близок к твоему.

А вот ещё случай. Однажды несколько жителей Варанаси заметили пальму, выращенную пастухами. Один из них полез за плодами. Пока он рвал плоды и бросал вниз, из муравейника под пальмой вылезла кобра и поползла вверх по стволу. Стоявшие внизу попробовали палками согнать её, да ничего у них не вышло. Крикнули верхнему: "К тебе лезет кобра!" Он перепугался, завопил. Тогда нижние растянули за четыре угла крепкое полотнище и велели тому прыгать. Он прыгнул и угодил точно в середину. Но те, что держали полотнище, не устояли от удара, стукнулись лбами, поразбивали друг другу головы и тут же испустили дух.

Однажды четверо товарища спасали

И растянули парусину для него,

Но друг о друга черепа поразбивали –

Подобный случай близок к твоему.

А вот и ещё случай. Однажды в Варанаси воры стащили ночью козу и собрались зажарить и съесть её в лесу. Завязали они ей морду, чтобы не блеяла, и оставили лежать связанной в бамбуковых зарослях. На следующий день пошли за ней, а ни ножа, ни меча с собой не захватили. Пришли на место, говорят:

"Ну, давайте нож, будем её резать и свежевать". Глядь — а ножа-то ни у кого и нет.

"Что делать, без ножа не зарежешь! Отпустим-ка её. Она, должно быть, везучая". Козу развязали, и стала она весело прыгать среди бамбука. А рядом в кустах был припрятан тесак; его оставил какой-то корзинщик, что приходил туда за бамбуком и собирался вернуться ещё раз. Его-то коза и задела случайно копытами. Тесак с шумом упал. Воры подбежали на подозрительный шум, увидели тесак, обрадовались, тут же козу зарезали и освежевали. Так она сама накликала свою смерть.

Резвилась раз коза среди бамбука

И на тесак случайно наступила.

Им тут же перерезали ей горло.

Зато те, кто держат язык за зубами и говорят в меру, — продолжал Таккария, — избавляются от смертельной опасности, как случилось с киннарами. Как-то раз потомственный охотник из Варанаси изловил в Гималаях парочку киннаров и принёс показать их царю. Царю прежде киннаров видеть не приходилось, вот он и спрашивает:

"Что в этих тварях хорошего, охотник?" –

"Они, государь, нежно поют и изящно танцуют. У людей ты такого пения и танцев не сыщешь". Царь богато наградил охотника и говорит киннарам:

"Ну, пойте же, пляшите!" А те смутились:

"Если мы запоём, а слова выговаривать ясно не сможем, то получится, что мы плохие певцы. Нас станут ругать и бить. А когда много говоришь, то и солгать не долго". Киннары убоялись солгать и не стали ни петь, ни танцевать, как их царь ни упрашивал. Наконец он рассердился: "Раз так, отдайте их на кухню зажарить:

Это не боги и не гандхарвы,

Просто обычная дичь лесная.

Первую мне на ужин зажарьте,

Второго зажарите мне на завтрак".

"Царь сердит, — подумала супруга киннара. — Он и впрямь нас зарежет. Сейчас молчать нельзя". И она сказала:

"Сотни и тысячи слов неудачных

Слога не стоят в удачном слове.

Нас неудачные речи пятнают.

Вот почему, государь, мы молчали, –

Не потому, что ума не хватило".

Царю такая речь понравилась, и он сказал:

"Ту, что сказала, освободите

И отведите назад в Гималаи.

А этого забирайте на кухню,

Зажарите мне его на завтрак".

"Если я промолчу, он непременно велит меня зарезать, — подумал киннар. — Молчать не время". И он произнёс:

"Зависят всходы от дождя,

Зависят люди от коров,

Так я завишу от тебя,

А от меня — моя жена.

Останется она вдовой –

Тогда и отпускай её.

Государь, — продолжал он. — Не потому мы молчали, что говорить не хотели; просто мы знаем, как трудно произнести что-то безупречное:

Увы, хулы не избежать,

Ведь вкусы у людей несхожи.

За что похвалят одного,

За то другого поругают.

Вот у нас, у киннаров, ценится молчание, а у людей, выходит, ценны слова.

Для каждого чужая мысль безумию подобна,

Своя же мысль для каждого — единственно верна.

Ведь мыслит всяк по-своему, людей на свете много,

Чужим умом повелевать ты всё равно не сможешь".

"Умён киннар, сущую правду говорит", — подумалось царю, и он благосклонно сказал:

"Сначала, киннар, ты молчал упорно,

Но слово произнёс, страшась угрозы.

Зато теперь свободен ты и счастлив.

Полезны были людям твои речи".

Царь велел посадить киннаров в золотую клетку и вручил её охотнику:

"Ступай и выпусти их на том самом месте, где изловил".

"Как видишь, учитель, — продолжал Великий, — киннары были склонны к молчанию, но когда им всё же пришлось говорить, они нашли такие слова, что их отпустили на волю. Зато ты говорил совсем плохо и попал в большую беду. Ну да ладно, не бойся, учитель, — утешил его бодхисаттва, — я тебя выручу". –

"Ах, если бы тебе, почтенный, это удалось!" Бодхисаттва вышел и объявил:

"Светила ещё не встали так, как надо. Придётся выждать". Так он оттянул время до темноты. Уже за полночь он тайком выпустил брахмана со словами:

"Ступай, учитель, на все четыре стороны", — а сам раздобыл зарезанного барана, совершил жертвоприношение и освятил ворота".

Закончив это наставление, Учитель повторил: "Как видите, монахи, Кокалика и прежде навредил себе своим языком". И он отождествил перерождения: "Рыжим брахманом с торчащими вперёд зубами был тогда Кокалика, а умным Таккарией был я сам".

Даже побуждаемый к дурным поступкам добродетельный человек не будет совершать их в силу своей непривычности к ним. Вот как об этом назидательно повествуется. Бодхисаттва как-то жил в одной лесной стране в облике дятла, отличавшегося своим сияющим оперением различных оттенков. Проникнутый состраданием, даже в таком состоянии, он не следовал обычному образу жизни дятлов, осквернённому причинением вреда живым существам. Он был вполне доволен нежными побегами деревьев, благоухающими ароматами цветов и сладкими плодами, разнообразными по запаху и цвету. Он наставлял как должно в праведности ближних, посильно помогая в беду попавшим, удерживал неблагородных от безнравственных поступков, свою заботу проявляя так об интересах ближних. Таким образом, в том лесном уголке счастливо процветало под покровительством Бодхисаттвы множество животных, словно имевших в его лице наставника, родственника, целителя и справедливого царя. И в той же степени, как многократно увеличивалось их число под покровительством величия сострадания его, в такой же мере росли и добродетели им охраняемых животных.

И вот однажды Бодхисаттва, чувствовавший сострадание к живым существам, гулял по лесу. Он увидел корчившегося от нестерпимо острой боли, словно пронзённого ядовитой стрелой, льва с грязной от пыли и растрёпанной гривой. Приблизившись к нему, движимый состраданием, он спросил: