Нина Павлова - МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— Но ведь батюшка Иоанн (Крестьянкин) велел идти до конца, — возразила она. — Разве можно не слушаться старца?

Послушная у меня крёстная да и застенчивая к тому же. В итоге дело завершилось так — на состоявшееся наконец заседание суда никто из свидетелей уже не явился. Присутствовали только мы с крёстной, а суд длился всего семь минут. Маститый адвокат сразу же заявил, что Иван Александрович улетел на переговоры в Германию, но по поручению своего клиента он просит суд отправить на психиатрическую экспертизу его бывшую жену, ибо она страдает шизофренией в столь тяжёлой форме, что её клеветническим заявлениям, разумеется, нельзя доверять.

— Тогда и его пусть отправят на экспертизу, — сказала, покраснев, крёстная.

А что толку отправлять на экспертизу пьющего боксёра, если на комиссию он явится трезвый, и врачи не обнаружат присутствие алкоголя в крови?

Крёстная, на мой взгляд, была обречена. Однажды в лесу я увидела, как лося преследует волчья стая. Лось был огромный, высокий, сильный, и всё-таки стая нагнала и загрызла его. То же самое происходило в обществе в те криминальные времена, когда сплочённые команды и стаи сметали всё на своём пути, и отдельным правдолюбцам здесь было не выстоять.

По постановлению суда крёстную направили на экспертизу в ту самую психиатрическую больницу, где она лежала когда-то в юности. Под конвоем двух санитаров — опасная больная всё же — крёстную увели в отделение, и захлопнулась, заскрежетав замками, бронированная дверь. А потом четыре часа я металась под дверью, пытаясь проникнуть в отделение и поговорить с врачами. Специально для этого разговора я приготовила документы крёстной — отличные характеристики с работы и по месту жительства, дипломы за победы на чемпионатах и грамоты-благодарности за успехи в труде. Но в отделение меня не пустили, а за дверью кто-то так жутко кричал, что я ужаснулась участи крёстной. Неужели снова повторится то чудовищное преступление, когда здорового человека за взятку отправили в сумасшедший дом? И когда из отделения вышел председатель экспертной комиссии, я стала в гневе рассказывать ему про взятку.

— Я помню эту взятку — бриллиантовые серьги, — прервал меня доктор и вдруг сказал, волнуясь. — Бог есть!

А потом, уже вместе с крёстной, мы сидели на лавочке в больничном парке, и доктор рассказывал нам, как он, выпускник мединститута, стал свидетелем того преступления, когда молодой здоровой женщине за взятку поставили диагноз «шизофрения». Он пробовал протестовать и даже ходил на приём к главврачу, но его жёстко поставили на место, указав, что не ему, вчерашнему студенту, оспаривать диагноз опытных психиатров. Медсестра же посоветовала доктору-правдоискателю обратить внимание на то, что некоторые в отличие от него приезжают на работу не на трамвае, а на роскошных иномарках, купленных явно не на зарплату врача.

— Я вырос в верующей семье, — рассказывал доктор, — а с годами утратил веру при виде наглого торжествующего зла, и вдруг буквально на днях меня назначили председателем экспертной комиссии, а я главный свидетель в деле о взятке и могу разоблачить эту чудовищную ложь.

— Доктор, по-моему, вы волновались больше меня, — сказала крёстная.

— Я не то что волновался, а был ошеломлён, когда вдруг почувствовал — Бог есть, и это по Его повелению нужно распутать клубок лжи, чтобы восторжествовала правда.

Тут мы с крёстной заревели от счастья, потому что Бог есть, и надо было действительно идти до конца, чтобы ощутить Его живое присутствие.

После того, как с крёстной сняли этот тяготивший её ложный диагноз, у неё началась иная жизнь. Через два года она стала владелицей фирмы и богатой женщиной. Но об этом я расскажу чуть позже, а пока завершу рассказ об Иване.

На экспертизе в крови Ивана обнаружили наркотики, и следователи доказали, что команда Ивана причастна к наркобизнесу. С помощью высоких покровителей дело замяли, но команда тут же выбросила за борт Ваньку-лоха, «засветившего» их. Ивану, что называется, перекрыли кислород. На руководящие должности его уже нигде не брали, и мастер спорта по боксу подрабатывал теперь вышибалой в баре. Здесь он быстро спился, а потом долго и мучительно умирал в больнице от цирроза печени.

И тут крёстная удивила всех. Она поместила этого уже чужого ей человека в лучшую клинику и вместе с детьми навещала его, стараясь облегчить страдания умирающего. К сожалению, даже на пороге смерти Иван не обратился к Богу и, отвергнув причастие, хрипло кричал: «Дайте водки! Водки!» Умер он в таких адских мучениях, что одна наша соседка, всегда первой вызывавшая милицию из-за драк Ивана, не без удовлетворения сказала:

— Собаке — собачья смерть. Я одного не пойму — зачем к этому подлецу жена ходила в больницу, да ещё и приводила к нему детей?

Ответа на этот вопрос крёстная не знала и, желая как-то объяснить своё поведение, дала мне прочитать рассказ из старинного журнала, найденного в библиотеке деда.

Рассказ был вот о чём. За растрату казённых денег одного офицера-дворянина сослали на каторгу в Сибирь, лишив всех гражданских прав и состояния. Туда же, в Сибирь, переселились его жена и дочь и прозябали там в нищете. Ещё в детстве дочь офицера дала обет: когда она вырастет, то подаст прошение императору о помиловании отца. И чтобы подать это прошение, девушка в семнадцать лет пошла пешком из Сибири в Петербург. В своё время эта история была довольно известной, о ней много писали в газетах, изумляясь подвигу девушки, которая ради спасения отца идёт пешком через тайгу, среди диких зверей. Дочь каторжанина вскоре стала знаменитой. Её подвозили теперь на лошадях и привечали, а в Петербурге сразу представили императору.

— За что был осуждён ваш отец? — спросил государь.

— Простите, Ваше Величество, но я ничего об этом не знаю.

— Как не знаете?

— Но ведь Господь учит нас почитать родителей, и не дело детей знать о грехах отцов.

И государь тут же начертал на прошении: «Помиловать!», сказав, что отец, воспитавший такую дочь, достоин милости Божией.

Вот об этом христианском почитании родителей и заботилась крёстная, когда в больнице вместе с детьми кормила умирающего с ложечки. Не дело детей знать о грехах отцов, повторяю я с той поры, но ведь нынешние дети знают, усвоив со слов ожесточённых матерей, что их папа был мерзавец, подонок, подлец. И дети презирают «отцов-подлецов», повторяя оскорбления взрослых. Вот примета наших дней или трагедия разводов — грех библейского Хама стал уже привычным для современных детей. Но как же несчастны потом эти дети!

Крёстная уберегла дочерей от цинизма. А дети быстро забывают зло, и Маше чаще вспоминается, как весело ей было с папой, когда он вёл её в зоопарк и покупал воздушные шарики. А ещё ей запомнились предсмертные слова отца: