Дмитрий Щедровицкий - Беседы о Книге Иова. Почему страдает праведник?

…Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный. (Песн. П. 8, 6)

«…Крепка, как смерть, любовь…» — такова любовь Иова к Богу. И все слова, обращаемые им к своему Создателю, суть выражение именно любви, а не жалобы или недовольства, выражение преданности, свидетельство абсолютного раскрытия навстречу Творцу несмотря на всё, что произошло с Иовом. И сам Иов говорит об этом так:

Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицом Его! (Иов. 13, 15)

«…Крепка, как смерть, любовь…» — ради любимых люди идут на смерть. И праведник так утверждает пред ликом смерти свою основанную на любви веру: вот, Он убивает меня, но я буду уповать на Него — на Того, Кто убивает и не оставляет, казалось бы, уже никакой надежды.

Значит, Иов хочет даже при отсутствии нравственного смысла привнести этот смысл в мироздание, и именно такова его задача, такова его высокая миссия. Нет справедливости, не существует высшей нравственности; но Иов, умирая, будучи безвинно поражаем карами, хочет и настаивает, тем не менее, на том, чтобы дана была ему возможность свой путь оправдать — путь жизни, целиком основанный на бескомпромиссной нравственности, — и перед лицом совсем иных, жестоких, законов утвердить этот путь и отстоять.

К данному стремлению Иова, к его философии генетически восходят очень важные для всего человечества религиозно-философские системы, развившиеся спустя столетия, а порой и тысячелетия. Прежде всего упомянем истинное, верное своему первоначальному смыслу христианское учение, т. е. учение тех христиан, которые служили и служат Богу не ради рая, не ради вечного блаженства, но из чистой любви, подражая самому Иисусу. Их служение выражается в готовности разделить с Иисусом его великую жертву — подобно ему, отдать жизнь ради спасения других. Если говорить об иудаизме, то и в талмудических текстах есть изречения, отражающие именно такой взгляд на смысл служения Богу. Мы уже приводили одно из них, содержащееся в трактате «Пиркей Авот». Особое выражение эта сторона учения Иова нашла в суфизме — том течении ислама, которое призывает к высшей, экстатической, любви к Аллаху несмотря ни на что; к любви, преодолевающей любые страдания и лишения. Суфийские поэты и мыслители разных веков говорили, обращаясь к Богу: «Не нужен нам Твой рай и не страшен нам Твой ад, но мы жаждем лишь близости к Тебе, наш Творец!» Такое — могучее и неудержимое — стремление души к своему Источнику совершенно бескорыстно, и речь идет не просто о слиянии души с Богом, о возвращении к Нему, но именно о необыкновенной, страстной любви ко Всевышнему, которая всё преодолевает. Ее образом стал в суфийской поэзии мотылек, летящий на пламя свечи и сгорающий в нем. Мотылек исчезает в пламени, но даже не чувствует этого, потому что он стремится к свету из чистой любви.

…Каковы же результаты философского состязания Елифаза с Иовом? У Елифаза, как следствие его рассуждений, правильных с точки зрения противостояния деистам и атеистам, но ложных применительно к спору с Иовом, рождается осуждение праведника. Сначала, как мы помним, осуждение достаточно мягкое и ласковое (потому что он видит муки своего друга), а потом — совершенно бескомпромиссное, потому что если Иов прав, если его страдания проистекают не от его грехов, если он не по справедливости наказан Богом, то рушится вся теория Елифаза: значит, нет в мире справедливого воздаяния; без него же Елифаз не может существовать, не может принять мира, не может принять Бога. Создатель без справедливости ему как бы не нужен, потому что в жизни не оказывается никакого смысла. Для Елифаза не является достаточным тот факт, что вселенная по-своему совершенна, что в ней столько красоты и мудрости: если нет праведного воздаяния, то всё зыбко и тщетно. И вот Елифаз, в очередной раз услышав из уст Иова утверждения о его невиновности, обрушивается на него с ужасными и, можно даже сказать, кощунственными по отношению к праведнику обвинениями:

Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца. (Иов. 22, 5)

Это говорит человек старый, давно знающий Иова, которому прекрасно известно, что перед ним — праведник, не делавший никакого зла. В те времена люди вообще жили гораздо более открыто и на виду у всех. Они могли достаточно свободно, почти в любое время посещать шатры или дома друг друга, видеть, чем занимается хозяин. Если кто-нибудь обижал слугу или служанку, об этом становилось известно всем вокруг. Как сказал о себе библейский пророк Самуил, обращаясь к народу:

…Я же ходил пред вами от юности моей и до сего дня… (1 Цар. 12, 2)

И тем не менее Елифаз преступает в своей речи все границы этики, дабы отстоять собственную правоту.

Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду.

Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе;

А человеку сильному ты давал землю, и сановитый селился на ней.

Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками. (Иов. 22, 6–9)

Так обвиняет Иова человек, который хорошо осведомлен о том, что дом Иова всегда был открыт для бедных, нуждающихся, обиженных. И Иов сам напоминает: вы знаете, друзья мои, что я всегда бедному давал хлеб, жаждущего поил, неимущего одевал, сироте помогал… Но всё перечисленное ожесточенный Елифаз игнорирует. И затем, приведя свои бессильные и весьма резкие, даже злобные «аргументы», заключает:

За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас… (Иов. 22, 10)

Иов действительно словно бы из одной «петли» (ловушки) попадает в другую: здесь — крах, там — разрушение; здесь — всё потеряно, там — гибнут члены семьи; такой ряд событий не может быть случайным, тут всё одно к одному: петля за петлей, капкан за капканом…

…Или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя. (Иов. 22, 11)

— т. е., продолжает Елифаз, ты совершил непростительные грехи и, отказываясь теперь от моей, Елифазовой, теории, объясняющей смысл наказаний, по собственному желанию как бы покрываешь себя глубокой тьмой или водной толщей и ничего не видишь; все твои возражения — ложь и глупость, потому что не может быть, чтобы моя, такая совершенная и выверенная, теория оказалась бездейственной, не могущей ответить на самые значимые вопросы.

Однако Иов согласен быть в полнейшем, окончательном смысле «бескорыстным праведником»; он согласен даже, что воздаяние может постигать человека «наоборот»: чем более он праведен, тем больше терпит мучений. Такова любовь Иова, не ждущая взаимности, не надеющаяся на Божье милосердие и тем не менее к Нему направляемая.