Андрей Десницкий - Андрей Десницкий Статьи о Библии

Итак, для человека Ветхого Завета всё ценное и важное в жизни происходило здесь, на земле; но человек времен Нового Завета уже знал, что за гробом ему предстоит дать отчет в земной жизни и что дальнейшая его судьба будет зависеть от этого суда. Люди верили, что воскреснут «в последний день», когда завершится земная история и начнется что–то новое, непонятное, но прекрасное, о чем говорили пророки.

Но что говорит Библия о самом этом переходе, о смерти? Она появляется вместе с грехопадением; давая Адаму заповедь не есть от древа познания добра и зла, Господь предупреждает его: «в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Бытие 2:17). Прочитав немного дальше, мы увидим, что Адам и Ева прожили не просто долго, а невероятно долго после того дня, когда нарушили заповедь. Видимо, предупреждение означало, что в тот день они станут подвластны смерти. Адам, рассказывает Бытие, прожил 930 лет, его сын Сиф— 912, а внук Енос— 905 лет. Сроки, конечно, немыслимые в нашем мире, и можно считать этот ряд чисел (как и многое иное в первых главах Бытия) поэтической, а не фактической реальностью: по мере удаления от источника жизни, Бога, постепенно сокращается и ее срок. Одно примечательное исключение— Мафусал или Мафусаил жил 969 лет, дольше кого бы то ни было в Библии. Но в целом тенденция сохраняется: чем дальше от рая, тем ближе к смерти.

Подробнее об этом рассуждает неканоническая (или второканоническая, кто как называет) книга Премудрости Соломона (1:13–16): «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле. Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть: нечестивые привлекли ее и руками и словами, сочли ее другом и исчахли, и заключили союз с нею, ибо они достойны быть ее жребием». А в Новом Завете об этом рассуждает апостол Павел (Римлянам 5:12): «одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили».

Конечно, это может показаться несправедливым: лично я не грешил в Эдемском саду, почему я должен нести на себе наказание за тот грех? Ответить на это можно по–разному, хотя смысл все равно будет примерно один и тот же. Можно сказать, что всё человечество унаследовало от Адама и Евы первородный грех (согласно православному веручению, свободен от него был только Христос; католики добавляют к Нему и Богоматерь Марию). Это не просто ответственность за что–то, произошедшее очень давно, но склонность ко греху, которая так или иначе проявляется в любом человеке. Дети матери–наркоманки рождаются уже с наркотической зависимостью, хотя ни разу не принимали наркотик, не говоря уже о весьма вероятных генетических сбоях; грех— самый страшный наркотик, привыкание к которому наступает при первом же употреблении.

А можно сказать то же самое несколько иначе: в Адаме и Еве Библия поэтически изобразила первобытное человечество на каких–то очень ранних стадиях его развития, когда люди решили жить своим умом и отвернулись от Единого Бога. Мы все причастны этому человечеству, сказавшему Богу твердое «нет», потому что и мы в своей жизни периодически делаем то же самое.

Казалось бы, если смерть— следствие греха и печать греховности на всем человечестве, то она есть безусловное зло, которое можно только проклинать. Но самая жизнерадостная книга Библии, Песнь Песней, как будто даже воспевает ее (8:6): «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность». Поэты последующих веков (например, Я. Райнис) будут возражать: нет, любовь сильнее смерти, она ее побеждает, — но ведь библейский автор писал не о том, кто одерживает верх в поединке. Он просто сравнивал любовь с самым сильным, что только есть в этом мире после Бога, и не нашел ничего сильнее смерти.

Смерти, конечно, никто себе не желал и при возможности ее старался отвратить. Мы почти не находим в библейских книгах самоубийств. Для греко–римской античности, к примеру, способность человека покончить со своим бренным существованием была признаком мужества и духовной высоты. Совсем не то в Библии, там это поступок крайнего отчаяния: убивает себя раненный Саул, чтобы не попасть в плен к филистимлянам, которые надругаются над ним (1 Царств 31); убивает себя мудрец Ахитофел, чей совет был впервые отвергнут правителем (2 Царств 17). Об Иуде Искариоте, наверное, и так помнят все, кто знаком с Евангелием.

Но к своей и чужой смерти люди библейских времен относились, кажется, гораздо спокойнее, чем мы. Пророк Валаам, глядя на израильский народ, благословляет его и неожиданно говорит: «Да умрет душа моя смертью праведников, и да будет кончина моя, как их!» (Числа 23:10). Как же это можно желать себе смерти? Нет, он просто знает, что смерти не избежать, и молится о том, какой именно он желает себе смерти: как у праведников. То самое спокойное завершение благого пути, о котором, по–видимому, говорил и Екклезиаст. Кстати, Валааму не было даровано то, чего он просил: этот «пророк по найму», принявший в свое время заказ проклясть израильтян, был ими убит вместе с мадиамскими царями (Иисус Навин 13:22).

О смерти— и своей, и чужой— в библейские времена говорили достаточно просто, как о чем–то естественном и обыденном, от нее не прятались, как принято теперь, когда и надгробные речи звучат порой так, словно произошла какая–то немыслимая случайность, которой никто не мог ожидать. Но вот как начинается последняя речь царя Давида, обращенная к его сыну и наследнику Соломону: «Приблизилось время умереть Давиду, и завещал он сыну своему Соломону, говоря: вот, я отхожу в путь всей земли, ты же будь тверд и будь мужествен и храни завет Господа Бога твоего» (3 Царств 2:1–3). И Соломон не возражает, не говорит отцу, что тому еще жить да жить; он понимает, что в «путь всей земли» лучше уходить подготовленным, с ясным сознанием своей судьбы.

Но это, конечно, не значит, что люди смирились со смертью. Да это, наверное, и невозможно. И в пророческих книгах речь то и дело заходит о чудесном времени, когда…

Не будет там больше младенца,

который прожил бы всего несколько дней,

или того, кто состарился прежде времени,

кто умрет в сто лет, будет молод,

а до ста не доживет лишь тот, кто проклят.

Будут строить дома и жить в них,

сажать виноградники и есть их плоды;

а не так, чтобы один построил, а другой жил,

один посадил, а другой ел. (Исайя 65:20–22)

А может быть, случится нечто более удивительно— и смерти не станет совсем?