И. М. Концевичъ - Оптина пустынь и ее время

Но самъ онъ былъ духовнымъ наслѣдникомъ и о.о. Пахомія и Назарія, небывшихъ типичньми представителями саровскаго духа. Ихъ нужно отнести къ тЬмъ рѣдкимъ единицамъ, понимавшимъ и практиковавшимъ внутреннее дѣланіе, которое сохранилось въ глубинѣ монашества съ древнихъ временъ. Величавый же Саровъ воплощалъ въ себѣ всецѣло ту суровую школу аскетическаго внѣшняго дѣланія, которая господствовала до Паисія Величковскаго: уставной строгой службы и жестокой жизни, но безъ истиннаго пониманія внутренняго дѣланія.

Серафимъ Саровскій былъ, м. б., самымъ яркимъ и самымъ совершеннымъ представителемъ, какъ мы только что сказали, вновь возрожденнаго внутренняго дѣланія, настолько яркимъ, что за нимъ какъ бы даже скрываются величайшіе аскетическіе подвиги, предпринятые имъ, какъ напримѣръ, 1000 дневноногцное стояніе на камнѣ, невѣроятный постъ и др. подвиги. (Всѣ виды подвиговъ древнихъ отцовъ пустынниковъ). Наиболѣе типичное и характерное столкновеніе этихъ двухъ теченій, стараго и новаго, мы видимъ въ томъ непониманіи и въ томъ непризнаніи преподобнаго Серафима братіей монастыря и его настоятелями, которыя, несмотря на всю парадоксальность, продолжались не только при жизни Преподобнаго, но и по его смерти.

Въ Дивѣевской Лѣтописи Лѣтопись С. Д. мря СПБ. 1903. Стр. 187 и 248) многократно упоминается о недовѣрчивомъ и непріязненномъ отношеніи къ Преподобному со стороны монастырскаго начальства. Къ нему вторгаются ночью съ обысками. Такіе же обыски постигаютъ и приходящихъ къ нему дивѣевскихъ сестеръ. Характеренъ случай (уже послѣ смерти Преподобнаго), когда батюшка Серафимъ является въ видѣніи исцѣленной имъ монахинь Магдалинѣ, пріѣхавшей въ Саровъ на богомолье. Въ видѣніи онъ говоритъ ей: «теперь иди въ Дивѣевъ». — «Зачѣмъ же идти мнѣ туда, тамъ нечего дѣлать». Но батюшка нѣсколько разъ повторилъ приказаніе идти въ Дивѣевъ и добавилъ: «Все мое тамъ, и я самъ постоянно и болѣе всего тамъ пребываю». Когда мать Магдалина проснулась, то все это передала Саровскому пещернику, о. Парѳенію, прося записать все случившееся исцѣленіе. Онъ рѣшительно отказался, говоря: «ступайте въ Дивѣевъ, тамъ запишутъ непремѣнно, иди, иди въ Дивѣевъ, это великая благодать, тебѣ и самъ о. Серафимъ на то указалъ. Тамъ запишутъ, потому–что тамъ болѣе всего почитаютъ его. И Богъ знаетъ, что еще будетъ изъ насъ и изъ Дивѣева. У насъ вотъ три раза видѣли горящія свѣчи на могилѣ его, да и то мы не вѣримъ, пока на гробѣ его развѣ что–либо ясно случится» (Лѣтопись С. Д. мря СПБ. 1903. Стр. 581).

Читатель невольно спросить насъ: какъ же это такъ — господствующая школа ставитъ во главу угла внѣшніе аскетическіе подвиги, уставъ, быть, но вѣдь преп. Серафимъ превосходить ихъ всѣхъ своими подвигами? Да, это все такъ. Но никто изъ представителей господствовавшаго въ то время уклада еще не доросъ до пониманія умозрительнаго подвига. Потому все касающееся преп. Серафима для нихъ остается загадкой и вызываетъ у нихъ одно лишь подозрѣніе и полное недовѣріе. Самый взглядъ на подвить у стараго и новаго теченія не совпадаетъ. Возрожденная школа не противъ подвиговъ, а только не переоцѣниваетъ ихъ: это не цѣль, а средство; сами по себѣ они — ничто. Неправильно же примѣняемые и ставимые какъ цѣль, они могутъ только повредить, явившись причиною духовной прелести. Но, кромѣ того, по лѣстницѣ духовнаго восхожденія у подвижника моіутъ встрѣтиться величайшія испытанія. Это борьба съ духомъ злобы, обычно людьми не аскетами даже и не подозрѣваемая. Тогда подвижникъ прибѣгаетъ къ величайшимъ подвигамъ соразмѣрно съ силою борьбы.

Здѣсь можно привести случай изъ жизни схимонахини Платониды (род. въ 1802 г., Ставрополь) со словъ ея духовника: — «Засуха или сухость сердца — Это самое тяжелое положеніе въ подвижнической жизни». Но это испытаніе застало Платониду не въ расплохъ: она встрѣтила его благодушно. Когда почувствовала у себя сухость сердца и нѣкоторое разстройство духовной жизни, она не опустила рукъ, не впала въ уныніе. Напротивъ, она порѣшила въ душѣ своей поститься и молиться дотолѣ, пока Господь снова не коснется ея сердца Своею благодатью и не устроить попрежнему ея духовную жизнь. Подвить этого нарочитаго поста (неяденія) и молитвы начался. День за днемъ повторилось уже 10 разъ. Старица постилась и молилась, но душа ея все еще, яко земля безводная… Изсохли у ней языкъ и гортань, грудь надрывалась отъ стоновъ и воздыханій, но на очахъ все еще не слезинки. На сердцѣ лежитъ словно камень какой, а въ немъ ожесточеніе и страхъ, ужъ не действительно ли Господь отринулъ ее отъ лица Своего и отвергъ навсегда?.. Вотъ и врагъ издѣвается надъ нею, открыто говоритъ ей: «гдѣ же Богъ твой?» Такъ шло до 14–ой ночи, но тутъ положенъ былъ и конецъ испытанію. Не допускаюгцій искушеній сверхъ силъ нашихъ, Господь явилъ рабѣ Своей знаменіе Своего благоволенія и благоугодности Ему подвиговъ ея. Когда въ полуночный часъ, въ растерзанномъ сердцѣ своемъ, произнесла она слова: «слышишь ли Ты меня, Господи, слышишь ли стоны мои и страданія сердца моего?» въ это мгновеніе она почувствовала нѣкую теплоту въ сердцѣ и во всемъ существѣ своемъ. Въ это же мгновеніе отверзлись и ея духовныя очи. Она увидѣла двухъ ангеловъ, изъ которыхъ одинъ стоялъ по правую, а другой по лѣвую ея сторону. Оба они писали, каждый въ своей книгѣ. «Смотри», сказалъ одинъ изъ нихъ указывая на книги: «мы записали каждый вздохъ твой, каждый стонъ и слово твое». Позади же себя увидѣла толпу демоновъ. Ближе другихъ стоявшій къ ней былъ въ изорванной одеждѣ. Когда стоявшіе поодаль хотели подойти къ нему на помощь, онъ закричалъ: «куда лѣзете! Смотрите, какъ я изорванъ». Ангелы стали невидимы, демоны бѣжали. Съ тЬхъ поръ, до самой кончины своей блаженная Платонида не знала уже искушеній, и наслаждалась всегда невозмутимымъ миромъ души, радуясь о Господѣ (Жизнеоп. подв. благочестія. Декабрь. Москва 1910. Стр. 34–243).

Серафимово стояніе на камнѣ — столпничество — безконечно превосходящій по суровости и долговременности только что описанный подвигъ Платониды (по времени въ 70 разъ болѣе продолжительный). Подвигъ этотъ превышаете человѣческое разумѣніе. По поводу его можемъ мы лишь замѣтить, что нѣкоторые біографы неправильно понимаюте и по своему истолковываюте это боренье: — то полагаюте, что здѣсь была брань съ плотью, то съ помыслами честолюбія и т. д. Но такія гаданія не вяжутся съ той духовной высотой преп. Серафима, на которой онъ уже находился въ то время (1804–1807). Здѣсь только могло быть мѣсто борьбѣ не противъ плоти и крови, а непосредственно съ духами злобы поднебесной. Изъ бесѣды съ Мотовиловымъ выясняется эта тайна: — «Какъ–το разъ въ бесѣдѣ съ преп. Серафимомъ коснулся разговоръ о вражьихъ нападеніяхъ на человѣка. Свѣтски–образованный Мотовиловъ не преминулъ, конечно, усомниться въ реальности явленій этой человѣконенавистнической силы. Тогда Преподобный повѣдалъ ему о своей страшной борьбѣ въ течете 1000 ночей и 1000 дней съ бѣсами и силою своего слова, авторитетомъ его святости, въ которомъ не могло быть и тени лжи или преувеличенія, убѣдилъ Мотовилова въ сугцествованіи бѣсовъ не въ призракахъ или мечтаніяхъ, а въ самой настоящей горькой действительности».