СТАРЕЦ ИОСИФ. ВЫРАЖЕНИЕ МОНАШЕСКОГО ОПЫТА

И однажды ночью, когда я сидел, открылась дверь. Я, склонившись, творил умную молитву и не посмотрел. Сказал про себя, что открыл отец Арсений. Потом чувствую, что чья‑то рука возбуждает у меня снизу сладострастие. Смотрю и вижу беса блуда, плешивого. Я бросился на него, как собака, — такая была у меня против него ярость, — и схватил его. И наощупь почувствовал, что на нем была щетина, как у свиньи. И он исчез. Все вокруг наполнилось зловонием. И с этого мгновения ушла вместе с ним и плотская брань. И я пришел после этого в великое бесстрастие, как младенец.

В тот вечер Бог показал мне злобу сатаны.

Я был очень высоко, в каком‑то прекрасном месте, а внизу была большая равнина и рядом море. И бесы поставили тысячи сетей. И проходили монахи; и когда они падали, сети опутывали одного за голову, другого — за ногу, третьего — за руку, за одежду, кого за что можно было. А глубоководный змей высунул голову из воды и, испуская пламя из своей пасти, глаз и носа, радовался и веселился из‑за падения монахов. Я же, видя это, поносил его. «О глубоководный змей! — говорил я. — Ради этого ты нас обманываешь и нас уловляешь!»

И я пришел в себя, ощущая и радость, и скорбь. Радость — ибо увидел сети диавола. Скорбь — из‑за нашего падения и из‑за опасности, которой мы подвергаемся до конца дней.

После этого я обрел великий мир и молитву. Но он не успокаивается. Обратил против меня людей. Для того я тебе это пишу, чтобы проявлял терпение ты и остальные братья.

В этой жизни — борьба, если хочешь победить; это не шутки! Ты воюешь с нечистыми духами, которые пускают в нас не пирожные и мармелад, а острые пули, убивающие не тело, а душу.

Только не печалься. Не робей. У тебя есть помощь. Я тебя поддерживаю. Видел тебя вчера поистине во сне, мы восходили вместе ко Христу. Итак, встань и беги вслед за мной.

Только будь внимателен, поскольку видел сети лукавых; и горе тому, кого они поймают: нелегко ему будет вырваться из их когтей.

Конечно, диавол, как бы он этого ни желал, не сможет сам нас погубить, если мы не будем содействовать его злобе; но и Бог тоже не спасет нас Сам, если мы не будем содействовать Его благодати в нашем спасении. Бог всегда помогает, всегда предваряет, но хочет, чтобы и мы потрудились, сделали то, что можем.

Поэтому не говори, что не преуспел и почему не преуспел и т. п. Ибо преуспеяние не зависит только от человека, даже если он захочет, даже если много потрудится. Сила Божия, Его благословенная благодать — она делает все, когда примет наше. Она поднимает падшего, она исправляет низверженного.

Самого Бога и Спасителя нашего будем просить и мы от всего сердца, чтобы пришел: укрепил расслабленного, восставил четверодневного Лазаря, дал очи слепому, напитал алчущего.

То, что ты вкусил, дитя мое, в той твоей молитве ночью, есть действие благодати. Проси, чтобы Господь снова дал тебе его, когда Ему будет угодно. Знаю одного знакомого брата, который однажды встретился со многими искушениями и весь тот день провел в слезах, ничего не вкушая.

И когда заходило солнце, он, сидя на камне, смотрел на храм Преображения на вершине, и, плача, просил с болью, и говорил: «Господи, как Ты преобразился перед Твоими учениками, преобразись и в моей душе! Укроти страсти, умири мое сердце! Дай молитву молящемуся и удержи мой неудержимый ум!»

И когда он это с болью произносил, пришло оттуда, от храма, дуновение, как бы легкий ветер, полный благоухания, который, как он мне говорил, наполнил его душу радостью, просвещением, божественной любовью, и в нем начала со сладостью непрестанно изливаться из сердца молитва.

И тогда, встав, он вошел туда, где жил, ибо уже наступила ночь, и, склонив голову на грудь, начал вкушать сладость, которую источала данная ему молитва. И сразу был восхищен созерцанием, весь вне себя.

Его не окружают стены и скалы. Он за пределами всякого желания. В тишине, в ослепительном свете, безграничной широте. Без тела. И только одним занят его ум: чтобы не возвращаться больше в тело, а остаться навсегда там, где находится.

Это было первое созерцание, которое видел тот брат, и он снова пришел в себя, и подвизался, чтобы спастись.

Я сел и немного пришел в себя, и, вспомнив сказанное вначале, связываю порвавшуюся струну. И, взяв свою лиру, медоточиво восхваляю терния, которые собираю в пустыне. Итак, приди и снова отдохни под моей сенью. И я соберу тебе с терний благоуханную смолу. И когда к тебе придет скорбь, снова обоняй смысл сказанного, и мои слова покажутся тебе слаще меда.

Итак, оба образа молитвы хороши. Хотя второй, со словами, немного опасен, однако более плодотворен. Я использую их оба каждый вечер. Сначала — со словами, а когда устану и не нахожу плода, заключаю ум в сердце.

Я знал брата, который, когда был молодым, двадцати восьми–тридцати лет, на шесть часов опускал свой ум в сердце и не позволял ему выйти оттуда с девяти вечера до трех ночи (у него были часы, которые били каждый час). И весь делался мокрым от пота. И затем вставал, исполняя остальные свои обязанности.

Итак, вкратце: чтобы приобрести свободу, человек должен сгноить свое тело и презирать смерть.

Молитва, которая совершается со словами, совершается также умно, безгласно и называется прошением, мольбой. Итак, начинающий просительную молитву, начинает так: «Боже невидимый, непостижимый, Отче, Сыне и Святый Душе, Едина сила и помощь всякой души, Един благий и человеколюбец, жизнь моя, радость и мир…» И продолжает достаточно долго эту импровизированную молитву.

И если начнет действовать благодать, сразу открывается дверь и он достигает небесных врат; и как столп или огненное пламя восходит молитва; и в это мгновение происходит изменение. А если не содействует благодать и происходит рассеяние ума, тогда он заключает его в сердце круговращательно, и он успокаивается, как в гнезде, и не парит — и сердце как будто становится местом заключения и заточения ума.

А когда происходит изменение, оно совершается во время просительной молитвы. И от прилива благодати он наполняется просвещением и бесконечной радостью. Тогда, объятый благодатью, он не может удержать огонь любви, прекращается действие чувств, и его восхищает созерцание. До этого совершались движения собственной воли человека. После этого он более не властвует над собой и не знает самого себя. Ибо уже сам соединился с огнем, весь пресуществился, бог по благодати.

Такова божественная встреча, при которой исчезают стены и он вдыхает другой воздух, мысленный, свободный, наполненный благоуханием рая. Потом снова мало–помалу тает облако благодати и бренный человек застывает, как воск, и приходит в себя, как будто вышел из бани: чистый, легкий, светлый, приятнейший, сладкий, мягкий, как вата, и полный мудрости и ведения.