Н. И. Сагарда - Лекции по патрологии I—IV века

Ad. Нагпаск, поколебавший авторитет свидетельства Евсевия относительно второй самостоятельной апологии Иустина указанием на то, что Евсевий места, которые стоят в нынешней второй апологии, приводит как составные части первой апологии, не может установить определенного взгляда относительно третьей апологии: в 1882 г. он писал, что произведение, которое Евсевий обозначает как вторую апологию, или бесследно погибло, или его должно видеть в представленной императорам Марку Аврелию и Коммоду апологии Афинаго–ра, о которой ни Евсевий, ни стоящие в зависимости от него Иероним и Руфин совершенно не упоминают [438]; в 1893 г. он же высказывает новое суждение, что названная Евсевием вторая апология или бесследно исчезла, или никогда не существовала , или же Евсевий чужую апологию счел за иустиновскую [439]; в 1897 г. [440]Ad. Нагпаск ограничивается указанием на какую–то путаницу Евсевия.

Таким образом, вопрос об апологии Иустина, неизвестной в настоящее время, но которую знал Евсевий, можно считать устраненным. С другой стороны, можно считать доказанным, что свидетельства Евсевия об известных нам апологиях Иустина отличаются неопределенностью и даже неправильностью: во–первых, он неправильно определяет адрес второй апологии, во–вторых, неточно указывает источник своих цитат; следовательно, открывается возможности более или менее свободного отношения к свидетельству Евсевия.

Но всеми этими соображениями еще не разрешается вопрос об отношении между первой и второй апологией. Имея в виду начало второй апологии, в котором не указан адрес и нет обычного введения, а также вообще фрагментарный характер апологии, некоторые исследователи начиная с XVIII в., отказывались видеть в ней самостоятельное произведение, предназначенное для отдельного существования и отдельно опубликованное; отсюда взгляд на вторую апологию как на дополнение, приложение или сопроводительное письмо к первой апологии, составленное самим Иустином под непосредственным впечатлением несправедливой казни трех христиан, или даже приложенное при втором издании апологии другими лицами на основании оставшихся записок Иустина [441]. Как дальнейшее развитие этого взгляда высказано мнение, что вторая апология — даже не приложение, а нераздельная заключительная часть целого, которая случайно в рукописном предании поставлена была на первом месте. Более простое и естественное предположение — что так называемая вторая апология явилась в качестве дополнения или приложения к первой. Неизвестно, была ли уже обнародована первая апология, или нет; скорее, впрочем, должно допустить последнее, ввиду начала второй апологии с δέ («но») — казнь в Риме трех христиан, которая своей несправедливостью поразила, можно думать, не одного Иустина, заставила последнего снова взяться за перо, чтобы использовать в интересах христиан столь осязательное доказательство несправедливости римского судопроизводства. Изложив факт, Иустин решил несколько дополнить первую апологию в тех пунктах, которые, как казалось ему, были недостаточно раскрыты в ней. Поэтому во второй апологии мы и находим только небольшие дополнения и разъяснения, а весь характер изложения носит фрагментарный характер. Если принять во внимание поспешность, с какой, вероятно, написано было это дополнение, то вполне понятны будут и существенные недостатки апологии в литературном отношении. При таком взгляде на вторую апологию можно понять и неопределенность в указаниях Евсевия: относя происхождение второй апологии ко времени Марка Аврелия, он ясно различает две апологии, а когда приходится пользоваться текстом ее, он смешивает ее с первой.

Установленным отношением между первой и второй апологией упрощается решение вопроса о времени происхождения их, так как оказывается достаточным установить время написания одной из них, в данном случае — первой. Основанием для решения вопроса служит прежде всего адрес первой апологии. Но здесь же мы прежде всего и встречаемся с историческими и текстуально–критическими затруднениями. Евсевий цитирует адрес первой апологии (Hist, eccl. IV, 12), но вносит в текст его некоторые изменения: «Самодержцу Титу Элию Адриану Антонину Благочестивому Кесарю Августу, Вериссиму, сыну философу, и Люцию, родному сыну Кесаря философа, усыновленному Благочестивым, любителю учености, священному сенату и всему римскому народу». Должно заметить, что и свидетели текста Евсевия — рукописи и древние переводы — не во всем согласны между собой. Во всяком случае, здесь существенная разница в словах: «Люцию, родному сыну Кесаря философа, усыновленному Благочестивым», тогда как в рукописи апологии стоит: «Люцию философу, родному сыну Кесаря, усыновленному Благочестивым». Кроме этого, обращают внимание на отсутствие титула «кесарь» у Марка Аврелия, между тем как Марк Аврелий получил этот титул в скором времени после вступления на престол Антонина Пия — в 138 или же в начале 139 г. На этом основании полагают [442], что апология написана в первые же дни правления Антонина Пия. Но против такого датирования выставляются весьма основательные возражения. Как бы .ни оценивали правильность и неповрежденность адреса апологии, во всяком случае ясно, что наряду с Антонином Пием, на прославленное благочестие которого апология указывает неоднократно (Apol. I, 1; 2; 3; 12; cf. И, 2; 15), всюду стоит, если не в равном достоинстве, то, однако, как соучастник в управлении и в ответственности перед Богом, его сын философ, т. е. Марк Аврелий Вер, или, как Иустин вслед за Адрианом называет его, Вериссимус. На философское образование и философский образ мыслей его Иустин рассчитывает не меньше, чем на благочестие и справедливость его отца по усыновлению. Марк Аврелий родился в 121 г. и соправителем сделался по достижении установленного возраста трибуна и проконсула в 147 г. Из переписки Марка Аврелия с его учителем красноречия Корнелием Фронтоном можно с уверенностью заключать, что раньше этого года Иустин не мог называть его и философом, — так как после занятий красноречием под руководством этого Корнелия Фронтона и Ирода Аттика он только около 25–летнего возраста убедился в бессодержательности его и со всей ревностью принялся за изучение стоической философии под руководством Аполлония из Халкидона и римских государственных мужей Юния Рустика и Клавдия Максима, хотя Фронтон еще в течение года тщетно усиливался возвратить своего прежнего ученика к оставленным им риторическим занятиям. Из этого следует, что в общественном мнении Марк Аврелий мог почитаться философом только по достижении зрелого возраста; а в апологии Иустин всюду обращается к нему как к серьезному представителю стоической философии — Иустин даже желает иметь его третейским судьей между ним и киником Крескентом (Apol. II, 3). Но допустим, что имеет значение пропуск титула «кесарь» в приложении к Марку Аврелию и что философом он мог быть назван и значительно раньше официального, так сказать, обращения к стоической философии; в таком случае остается неустраненным препятствие для раннего датирования первой апологии, вытекающее из помещения в адрес Люция Вера. Последний родился в 130 г. и в адресе назван философом и другом наук — такими почетными именами, которые, если только Иустин относился сколько–нибудь серьезно к обозначаемым ими понятиям (а в этом не может быть сомнения), не могли быть приложены им к 8–летнему мальчику. Правда, в той форме адреса, которая сохранена Евсевием, он называется не философом, а родным сыном кесаря философа (т. е. Люция Элия Вера, умершего 1 января 138 г.); однако именем любителя наук (έραστής παιδείας) он называется и в тексте Евсевия. Это название указывает, что Люций Вер в то время занимался изучением поэзии и риторики, был artium liberalium studiosus [изучающим свободные (изящные) искусства], т. е., по меньшей мере, 18–летним юношей. Так как в царствование Пия Люций никогда не принимал участия в управлении и всегда жил как частный человек, то упоминание его имени в адресе объясняется, вероятно, только тем, что он принадлежал к числу членов сената, который также назван в обращении; а в сенат он вступил в 153 г.