Енё Гергей - История папства

После смерти Феодосия II папа Лев I при новом императоре Маркиане (450–457) добился созыва нового вселенского собора, который состоялся в 451 году в Халкидоне. На этом самом многолюдном соборе древности (присутствовало 350 епископов) председательствовали чиновники императора, в то время как легаты папы были оттеснены на задний план. На решающем 6-м заседании появилась и сама императорская чета. Соборные отцы отвергли монофизитство и утвердили поддерживаемое и папой Львом I никейское вероучение (Никейский символ веры). Это, несомненно, и на Востоке подняло авторитет папы, сохранявшего чистоту кафолического учения. Однако ни авторитет императора, ни авторитет папы не были настолько высоки, чтобы все церкви Востока приняли халкидонскую формулу веры.

Собор в Халкидоне одновременно с восстановлением единства вероучения сделал новый шаг навстречу размежеванию восточной и западной церквей. Император добился того, что 28-й канон собора провозглашал: Константинополю на Востоке положено занимать первое место, его епископ по рангу и авторитету стоит наравне с Римом. Таким образом, ранги Константинополя и Рима стали равными. Собор передал под юрисдикцию Константинопольского патриарха церкви провинций Понта, Азии и Фракии. Со времен Халкидонского вселенского собора 451 года можно говорить об окончательно сложившихся пяти патриархатах: в Восточной Римской империи — Константинополь, которому были подчинены Антиохия, Александрия и Иерусалим, а на Западе — равнозначащий с ним Рим. Звание патриарха в Риме впервые применил папа Лев I, а в Константинополе — Акакий. Из соперничества глав церквей обеих столиц Иерусалим, Антиохия и Александрия были окончательно исключены в результате арабских завоеваний. Новый шаг в направлении организационной и административной унификации христианской церкви привел к тому, что патриаршие церкви оказались подчиненными двум центрам, римскому и константинопольскому. Иерархическое равенство Константинопольского и Римского патриархов, верховная церковно-административная власть, осуществленная в восточной церкви, представляли уже серьезную угрозу развивавшемуся в то время универсализму папства.

Равнозначность и обособление Рима и Византии отражали реальное политическое и церковно-политическое положение. В основе углубления противоречий между ними лежали и идеологические обстоятельства.

Монофизитской концепции, укоренившейся на Востоке, соответствовало организационное слияние государства (человеческое) и церкви (божественное) в цезарепапизме (политическое монофизитство).

На Западе отношения между государством и церковью складывались совсем по-иному. Здесь католическое учение о двух природах Христа — божественной и человеческой, пребывающих в единстве, обусловливающих друг друга, но не смешивающихся между собой, — последовательно вело к дуалистической теории. Религия и политика, не смешивающиеся в государственной жизни, но и неотделимые друг от друга, создают единство. Этот западный дуализм стал основой средневековой теории о государстве.

Секрет формирования папской власти к середине V века следует искать в первую очередь в экономическом положении Святого Престола, в его имущественном состоянии, в огромных вкладах и пожертвованиях. Уже в Италии V века папа был самым крупным землевладельцем, и его землевладения (и вне Италии) в последующие века продолжали увеличиваться. Титулы пап (auctoritas, potestas), говорящие и о его светской власти, тоже начали применять с V века.

Примат римского папы осуществлялся вопреки решению собора в Халкидоне (в 451 году), присвоившему епископу Константинополя те же ранг и достоинство, которые прежде принадлежали лишь епископу Рима. В Восточной церкви примат византийского патриарха складывался в рамках цезарепапизма. В связи с тем что византийский патриарх получил верховную власть над церковью Востока, он мог быть лишь придворным епископом византийского императора.

Между тем римский папа, усвоив бюрократические и иерархические структуры императорской администрации, главным образом во времена Льва I, нередко уже приписывал себе прерогативы императорской власти. В процессе соперничества папы и византийского патриарха даже при кажущемся равноправии византийское преимущество выглядело бесспорным. Однако в действительности патриарх в Византии не смел и помыслить о светской власти, могущей сложиться наряду с императорской, самое большое, на что он мог рассчитывать, так это на усиление политического влияния на императора, однако император даже в церковных делах подчинял его себе. В то же время в Риме папа на развалинах Западной Римской империи, будучи (частным) владельцем значительной части принадлежащих ей территорий, потенциально мог претендовать и на светскую власть.

Начиная с середины V века еще добрых три века римским папам и в голову не приходило ставить под сомнение императорскую верховную власть над Италией и Римом. В то же время об изменении их политической роли однозначно свидетельствовало то обстоятельство, что Лев I был первым папой, который назначил постоянного представителя (апокрисария) при дворе византийского императора, тем самым придав политический характер связям с императором.

Византия, занятая вопросами собственной обороны, могла оказать Италии, попавшей в круговорот великого переселения народов, лишь незначительную помощь. Тем самым римский епископ все более становился фактическим защитником города Рима и Италии. Так, в частности, с именем папы Льва I связывают спасение Италии от гуннов. Согласно легенде, когда в 452 году в Северной Италии свирепствовали полчища Аттилы, папа во главе блестящей делегации и с богатыми подарками выехал навстречу Аттиле в Мантую. В результате переговоров «устрашенные» папой гунны не стали в то время продвигаться далее на юг. (Это событие великолепно запечатлено на полотне Рафаэля, находящемся в Ватикане.) Папа вел успешные переговоры и с вандалами. В 455 году он с помощью подарков добился того, что громившие Рим вандалы по крайней мере не уничтожили жителей.

Столетием позже папа Григорий I уже пришел к пониманию того, что западная церковь и папство могут сохраниться лишь в том случае, если приспособятся к складывающемуся феодальному миру и порвут с Римской империей, античным миром. Обращение германцев-язычников и ариан в католичество — стремление, выходящее за пределы империи, и папа Лев I был еще далек от этого. Несмотря на видимый и повсеместный распад, его мир был еще ограничен Римской империей, и он мыслил лишь в рамках этих понятий, выражая папский примат, принципиальное осуществление которого подготовило политическую независимость римских епископов.