Просите, и дано будет вам

А она так ласково говорит мне: "Вот тебе, девочка, просфора. Возьми ее и поешь".

Я взяла ее молча, не смея ни слова вымолвить, ни с места сойти, ни глаз своих отвести от монахини. А она повернулась и спокойной походкой, как бы плывя по воздуху, направилась к алтарю и исчезла в дверях. Тут только я опомнилась.

Пошла я затем в церковь, где, я знала, есть святая вода. Там я напилась и съела дарованную мне просфору. Такая она была вкусная, что и рассказать нельзя...

Батюшка, помните Улиньку? Праведница она была, хотя и мало знали о ней. Тщательно скрывала свои подвиги от посторонних и только иногда нет-нет да и приоткроется, и блеснет неземным светом духовная красота ее души.

- Несомненно, праведница, раба Божия, и молитва ее была сильна пред Господом, в чем не раз я убеждался на самом себе.

В Киеве она появилась еще до революции, но тогда немногие о ней знали. О жизни ее не было известно почти ничего, так как при всякой попытке поговорить с ней она начинала говорить иносказательно, причем разобрать смысл ее речей было совершенно невозможно. Однако, исповедуясь, она всегда ясно и четко называла свои грехи.

Был я в то время настоятелем храма, и было у меня много скорбей в то тяжелое время непрерывных гонений на Церковь Христову. А тут еще и семейное горе: тяжко заболела моя жена. Жизни ее угрожала опасность, необходима была серьезная операция. Погруженный в свои невеселые думы, шел я зимой, утопая в сугробах, в храм на богослужение.

На душе было скорбно и тягостно: я терял мать своих детей, которых сам не смог бы воспитать.

Во мгле вечерних сумерек неожиданно обрисовалась какая-то фигура. Еще немного - и я узнал в этой фигуре Улиньку. Как я обрадовался ей в эту минуту.

- Улинька, родная, помолись, горе у меня большое: жена умирает, дети остаются сиротами!

Улинька вздрогнула, вся как-то сжалась в комок, втянув голову, и через некоторое время уже совершенно разумно ответила:

- Буду молиться. Бог милостив, не оставит сиротами твоих детей.

Дома между тем застал я еще более тревожную картину. Только что был профессор. Состояние больной стало настолько угрожающим, что к утру было решено оперировать. Больная тяжко страдала, не находя облегчения даже от наркотиков. Вы сами понимаете, как мне тяжело было терять близкого человека. Со слезами умолял я Господа пощадить меня и избавить от этого испытания. Как забылся я кратким сном, не помню, только вдруг представился мне так ясно покойный старец Нектарий, а с ним некий Святитель, схожий обликом с приснопамятным архиепископом Антонием Воронежским. С воплем бросился я к старцу.

- Батюшка, что же это будет - жена умирает!

Старец слегка отстранил меня рукой: "Ничего, ничего, не бойся". А потом, подойдя к болящей, медленно начертал елеем на ее челе крест.

В ту же минуту я с криком проснулся.

Больная вздохнула: "Как мне легко, спокойно стало", - сказала она.

Утром операция оказалась ненужной.

Радостно спешил я в храм благодарить Господа за столь явное чудо. Подходя к церкви, я увидел, как из-под сугроба на чьей-то могиле вынырнула Улинька и буквально бросилась ко мне:

- Ну как с супругой?

- Чудо, Улинька, чудо! Господь исцелил ее. Ты молилась, Улинька?

- Ну, где мне молиться, - ответила она и забормотала что-то непонятное.

Молодой иеромонах был назначен из-за нехватки священнослужителей в сельский приход вторым священником. Но еще не умерло в душе иеромонаха влечение к миру и земным радостям. Находило искушение - желание иметь семью.

Однажды его пригласили в одно селение окрестить ребенка, родившегося у молодой пары.

Придя в дом, он стал свидетелем семейного счастья. Заныло, затосковало сердце у молодого иеромонаха и исполнилось зависти к счастью молодой пары. Дух его настолько смутился, что он не посмел совершать Таинство Крещения в таком состоянии.

Под предлогом, что забыл Миро, он отказался крестить и обещал через некоторое время снова прийти или прислать другого священника.

До дома было около трех километров.

В душе иеромонаха бушевала буря.

Взмолился он ко Господу о помощи в искушении и стал горько плакать. Смотрит, идет ему навстречу старец в монашеском одеянии, с изможденным строгим лицом. Поравнявшись с иеромонахом, он остановился и сказал:

- Как ты посмел отказаться от совершения Таинства? Не думай, что твоя душевная и мысленная грязь могут осквернить Святое Таинство Крещения. Вернись немедленно и соверши Таинство.

Сказав так, старец стал невидим.

Молодой иеромонах почувствовал, что это был сам Иоанн Креститель. Пораженный словами и видением, иеромонах тотчас же вернулся, чтобы окрестить младенца.

В душе его не осталось ни тени нечистых помыслов, и он при полном благоговении совершил Таинство Крещения.

Это чудесное явление Иоанна Крестителя и его слова подтверждают мнение Церкви, что недостоинство священнослужителя ни в коей мере не может помешать совершению и великой святости всех Церковных Таинств.

В 1920 году у меня заболела рука. Сверху на вене сделалась болячка, которая быстро увеличивалась. Пойду к врачу, там перевяжут, а на другой день снимут бинт - болячка (круглая, как лишай) - больше и глубже. Наконец, врач сказал, что спасения нет: болячка проест жилу и будет заражение крови. Лечить отказался. Что делать? Пошла на Никольскую, в часовню великомученика Пантелеимона... Монах, который там находился, подошел и осторожно спросил меня, какое у меня горе, что я так плачу?

- Батюшка, у меня болит рука, врач отказался лечить и сказал, что я могу скоро умереть.

Он ласково поднял меня, утешил, взял масло из лампады от иконы Матери Божией "Скоропослушницы" и иконы великомученика Пантелеимона, дал с ложечки попить и под бинт на больное место тоже полил масла. И с собой дал пузырек с маслом.

Наутро я сняла бинт - о чудо! Вместо гниющей болячки, которая осталась на салфетке, была розовая свежая кожица. Слезы благодарности и умиления хлынули из моих глаз. Упала я перед иконами и благодарила Бога.

Обновление иконы

святого Пантелеимона

На иконе почти не оставалось никакого изображения. Лишь в двух-трех местах виднелись частички облупившейся краски. Практически это была уже просто доска. Судя по всему, XIX века. Бывший владелец за ненадобностью решил отдать ее для написания новой иконы.

Почему-то художница решила, что это был образ великомученика Пантелеимона. Быть может, на такое предположение навел след охры в нижней части иконы. Таким желтым тоном мог быть написан ковчежец - неотъемлемый элемент изображения целителя.