Просите, и дано будет вам

- Что вы пришли? - спрашиваю.

- Та-ак!

Сели. Молчим... Они сидят тихие...

- Ну, как себя чувствуете? - спрашиваю.

- Хорошо-о! - отвечает один. Другой добавил:

- Будто под Пасху!

Еще помолчали. И мне было радостно сидеть с ними. Потом один говорит задумчиво:

- И подумать только: за что Бог дал эту радость нам!.. Только за то, что мы исповедались...

Посидели и ушли. А у меня осталось впечатление, будто у меня были настоящие Ангелы... И сейчас вспоминать о них радостно.

Другой кадет из того же корпуса, умненький юноша, "первый ученик" в роте, после причащения сказал мне, что он вдруг почувствовал себя таким физически легким - "что весу стало меньше во мне"...

В Симферополе в семье Р-х умирал трехлетний любимец. Родители плачут. А он говорит им: "Домой, домой ухожу".

Граф А-н, в присутствии членов Синода в 1920 году в Херсонском монастыре рассказал о своих девочках (Марфиньке и, кажется, Наденьке) следующее:

"Они уже были в постельках. Я по обычаю вошел к ним в спальню, чтобы на ночь перекрестить их. Двери отворились бесшумно. Слышу их разговор:

- А как ты думаешь: они ныне придут к нам? - говорит одна.

- Я думаю, придут...

О ком это они? О родителях, что ли? Спрашиваю:

- Кого вы ждете еще? Кто - придут?

- Ангелы, - просто ответили они.

- Какие Ангелы?

- Беленькие, с крылышками.

- Они к вам ходят?

- Да.

Я больше ни о чем не спрашивал. Молча перекрестил и со слезами радости вышел".

Жена у него тоже - святая, из рода князей Барятинских... Смиренница была... И чистая... И верующая душа...

Лишилась всего, но никогда не роптала не только на Бога, но даже и на большевиков... Святые были и из аристократов, а не только из простого народа...

Об Ангелах еще припоминаю рассказ епископа Тихона (тогда еще архимандрита) (Тищенко), бывшего настоятеля Берлинской русской церкви. В 1923 году я был приглашен читать лекцию на съезде христианской молодежи в городке Фалькенберге, недалеко от Берлина. Был и архимандрит Тихон. Он был очень образованным богословом, инспектором в Киевской Духовной академии, магистром. Происходил из крестьянской семьи, из города Белая Церковь. У них была большая семья: человек семь детей. Младшенькая, Мария, опасно заболела. После нескольких бессонных ночей мать, положив дитя возле себя на кровать, заснула. А мальчик - тогда еще Тимофей - сидел у окна.

- Мне было лет семь. Вдруг я увидел Ангела с Манькой на руках и закричал: "Мамо! мамо! Маньку взяли, Маньку взяли!" Мать проснулась: "Что ты кричишь?" - "Да Маньку взяли!" - "Кто взял?" - бросилась она смотреть больное дитя. "Ангел взял. Я видел". Мать взяла Марию, но она уже была мертва.

Архимандрит Тихон сообщил мне, что и он видел Ангела белым и с крыльями.

Вечером укладывают спать малютку С., а перед этим его постельку передвинули на иное место; иконочку же висевшую над ней, оставили на прежнем месте. Он заметил это и говорит бабушке: "Ты мне иконочку-то (явление Божией Матери Преподобному Сергию) дай! А то без нее, Бог знает, что может случиться!"

Малютка положил иконочку на подушку и скоро мирно заснул. Ему было около четырех лет.

Деревенские дети, в отсутствие уехавших в город родителей, взяли из погреба крынку со сметаной и решили полакомиться. Поставили на стол, нарезали хлеба. По обычаю сначала хотели помолиться, но им было стыдно: они совершили кражу (хоть и у себя, но без воли родителей). Тогда кто-то из них догадался: взяли полотенце и завесили иконы: "Чтобы Боженька не видел". Полакомились... Убрали со стола. А про полотенце и забыли. Скоро в избу вошел работник. Он сразу обратил внимание на завешенные иконы. Начал допрашивать детей, и те вынуждены были сознаться. Жива вера у детей! Недаром и нам велел Христос уподобиться детям...

Старик Ираклий сидел на плетеном стуле у порога своего дома. Эта привычка сидеть по вечерам во дворе дома и созерцать окружающий мир, вспоминать прошлое появилась у него в последние годы. Слабые порывы теплого ветра доносили запахи осенних трав и последних цветов, ласково касались лица, шевелили седые волосы. На еще светлом небе появились первые звезды. Да, жизнь прошла! Много в ней было всего, очень много. Старик Ираклий перебирал дни своей жизни, как четки. Он старался дать оценку уже отшумевшим делам, раскаивался в дурном, горевал о том, что можно было сделать хорошего. И благодарил, благодарил Бога за все. Да, скоро, очень скоро он будет больше давать Ему отчет.

Последнее время старика стала преследовать мысль, что, возможно, не все было сделано им в этой жизни, что, может быть, можно еще успеть сделать то, что он упустил. Вот и сейчас, сидя у порога своего дома и глядя на темнеющее небо, он мысленно обращался к Нему: "У меня была прекрасная жизнь. Были силы, здоровье, удаль и красота. Я имел разум стараться не делать зла, старался жить по Твоим законам. Меня окружали верные друзья. Я вырастил красавца сына. Это был Твой подарок мне под конец моих дней. Ты дал мне наследника тогда, когда я уже думал, что покину этот мир, оставив свой дом пустым. Скоро я увижу Тебя. Но мне кажется, что что-то очень важное мною не сделано. Что? Подскажи мне. Я хочу уйти, сделав все, что мне по силам".

Размышления старика были прерваны цокотом копыт по дороге. Кто-то летел во весь опор. И вот перед изгородью на взмыленном коне появился всадник. "Отец, спрячь меня. За мной гонятся. Я погибну", - задыхаясь, произнес незнакомец.

Старик спрятал гостя и его коня в сарае за домом. И не успел он прикрыть двери сарая, как его вновь окликнули. За изгородью было несколько всадников, они взволнованно переговаривались. Один из них обратился к старику: "Отец, ты никого не видел? Мы преследуем одного человека. Он негодяй".

"Нет", - ответил старик.

Всадники умчались, и опять мир окутала тишина. Уже совсем стемнело. Ираклий не спешил уходить, хотя вместе с наступающей ночью пришла прохлада. Он очень любил эти часы, когда мир затихал и становилось слышно дыхание Бога. Но в этот вечер насладиться тишиной ему не пришлось.

На дороге послышался скрип колес, шаги многих людей и тревожные голоса. "Что-то случилось!" - подумал старик, и тревога охватила его. Он поднялся и подошел к изгороди: изо всех сил он пытался вглядеться в ночь. Тревога усиливалась, и старик вышел на дорогу. "Почему мне так тревожно? - подумалось ему. - Это, наверное, наши возвращаются с праздника". В кромешной тьме южной ночи он ничего не мог разглядеть, да и люди были еще далеко. Просто в тишине звуки далеко слышны. Но старику казалось, что это многими голосами говорит беда и что ног у нее тоже много. Шествие остановилось прямо перед ним. Впереди шел Нугзар. Когда-то в детстве они вместе бегали купаться на реку, были заводилами всех ребят села. Теперь Нугзар был такой же седой, как Ираклий. И теперь он был вестник беды для своего друга детства. Когда-то они вместе ушли на фронт, воевали в одном полку и вместе вернулись в село. Много они видели страшного в ту войну. Но сейчас было страшнее. И сжав руки друга, Нугзар, задыхаясь, произнес: "Ираклий, Томаз убит".