Киприан Керн - «Взгляните на лилии полевые…» Курс лекций по литургическому богословию

Я начал с этой русской обители. С нее именно потому, что в ней впервые после нескольких лет изгнанничества я снова обрел потерянную красоту православного русского богослужения. Стояние на клиросе в храме Святой Петки [ 1], чтение этих дивных книг, поучения из патериков, прологов, звуки последних стихов, вечерняя молитва, рокочущий голос чтеца — все это вернуло меня к русской богослужебной красоте наших обителей. Все это напомнило мне столь многое из потерянного в России.

И главное — эти толстые книги. Они вернули мне некоторые забытые мысли. Как это странно: иногда случается, часто совершенно неожиданно, некоторые вещи заставляют начать снова думать о том, о чем раньше не удавалось и не умелось подумать. Так вот и теперь явилось то особое настроение в переживании церковного богослужения и особенно в отношении к церковным песнопениям, явились, казалось, забытые чувства, о которых хочется сказать несколько слов.

«У Сифа также родился сын, и он нарек ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа»

(Быт. 4, 26). Какими странными, и в тоже время простыми, кажутся эти слова: «тогда начали призывать имя Господа» .

До этого первые люди не призывали Господнего имени, после грехопадения впервые при Еносе началось общественное прославление Бога. При нем, быть может, родились первые молитвы, впервые возникло богослужение. Нам страшно это простое повествование Библии. Если мы не отрешимся от нашей теперешней обстановки, от нашего религиозного сознания, то, обладающие богатством молитв и обрядов, мы себе с трудом можем представить это первое призывание имени Господнего. Сознание оцерковленного человека не может себе ясно представить мертвой, нецерковной жизни. На всем протяжении ветхозаветной истории мы находимся под этим гнетом мертвенной, нецерковной религиозности Церкви не творческой, не имеющей в себе силы, не обладающей живительным Источником. И так до Христа Спасителя.

«Процвела есть пустыня, яко крин, Господи, языческая неплодящая Церковь пришествием Твоим, в нейже утвердися мое сердце» [ 2].

«Жезл во образ тайны приемлется, прозябением бо предразсуждает священника, неплодящей же прежде Церкви, ныне процвете древо Креста в державу и утверждение» , [ 3] — так поет песнописец. За мертвой неплодящей Церковью явилась Церковь Христова, которая «столп и утверждение Истины» , Невеста Христова, «утвержденная на камени заповедей» , на «камени, Иже бысть во главу угла» и «Иже есть Христос, паче Коего несть ни свята ни праведна» , Единая, Святая, Соборная, Апостольская Церковь, Тело Его, залог спасения всех нас. В ней, и только в ней, веруем мы, наше спасение, только в переживании церковности . Церковность есть жизнь, и, как всякая жизнь, недоступна рассудку, жизнь в Духе, и критерий правильности этой жизни — Красота. «Да, есть особая красота , — говорит отец Павел Флоренский, — духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время единственно верный путь… Знатоки этой красоты старцы духовные, мастера художества из художеств» …

Наши святые угодники, преподобные и святители, просиявшие подвигами своего жития у Господа, создали нам эту красоту. Они наполнили церковную ризницу этим богатством, этими бесценными дарами, возрастили молитвенные крины сего духовного вертограда.

«Отцы пустынники и жены непорочны»…

От них у нас это дивное наследие через длинный ряд веков, через всю историю нашей Церкви, сохраненное нам это богатство, дерзновенное, самое большое и святое, что у человека есть, — это его обращение к Богу, это те слова, которые он наедине говорит Самому Господу, это те несовершенные и бледные словесные изображения своей веры и любви к Богу, которые он смиренно, но и дерзновенно преподносит Престолу Всевышнего и полагает подножию Его. И они, эти словеса чистые, сохраненные нам, грешным Самим Богом внушенные и навеянные тихим помаванием Голубиных крил Духа Жизни Подателя и Утешителя, словеса, сложенные из самых глубин сердца — эти святые слова сохранены в чудных, таинственных книгах.

Не с нашей человеческой логикой подходить надо к ним, к этим хранилищам Духа Истины, а с чувством особой смиренной веры.

«Не мудростию и богатством да хвалится смертный своим, но верою Господнею православно взывая Христу Богу»…

Не как к простой книге надо подходить к ней, не как к простому печатному слову, не мимоходом, как ко всякой книге. Не так, а смиренно, со склоненной головой… С огарочком яркой восковой свечи, трепетной рукой раскрываю я огромную толстую книгу, лежащую на потертом, кожей обтянутом, аналое. В голове мрачные мысли, в сердце тоска по чему-то неизведанному, в душе выжженная житейской заботой и смутой пустота. С трудом различаю я перед собой бледноватый от времени текст. Руки трепетно перелистывают лист за листом… Мысль остановилась… Не думается ни о чем. Я не воспринимаю смысла читаемого. Непонятный славянский текст. Прыгают жирные, черные и красные строки и мелькают завитые начальные заставки. Толстый кожаный переплет с тиснением, полустертая медная застежка.

Красной киноварью мелькают надписи: «Канон, творение Кир-Иоанна», «стихира», «слава», «подобен Доме Ефрафов», «и ныне» и так далее; и все мелькают на каждой странице без порядка, кажется, и без счета. И непонятен мне этот язык, страшна мне эта Минея с шершавыми листами, закапанными воском. Сколько рук перелистывало эту святыню, сколько глаз пробежало по этим строкам, сколько служб было пропето по ней!..

Подымаю кверху голову и смотрю сквозь тусклое окно на загорающиеся на небе звезды. Перед окном качается ветка с золотыми листьями; на небе вспыхивают огоньки. Тихое полудремотное состояние. Полузакрыв глаза, смотрю на огромный лик Спасителя, темный, с большими-большими глазами, старого письма, огонек от лампады и солнечный луч играют на нем. Тихо-тихо… Со старинных икон, с покоробившихся досок смотрят лики. Наклоненные в сторону фигуры, большие выпуклые лбы, завитые бороды, яркие краски, крестчатые ризы. В святительских омофорах, в мантиях и схимнических аналавах, в простом иноческом одеянии угодники Божии, постники, подвижники, молитвенники и скорые заступники, «сограждане ангелов», святые, создавшие для нас богослужебную письменность, творцы этих песнопений и молитв, вписавшие свои богатые дары Духа в эти толстые книги и сами сподобившиеся молитв и служб. Изо дня в день, число за числом, на каждой странице этой Минеи, стоят эти службы святым. Озаренные благодатью Духа Святаго, укрепившие себя в постнических и молитвенных подвигах, они, движимые Божественной силой, слагали из сердца своего эти словеса разумения.