cвятитель Тихон Задонский - Письма

Относительно точного времени написания этих двух сборников существуют разные точки зрения: исследователи неодинаково датируют их [16] Большинство исследователей указывают лишь на период написания посланий – «на покое»; первый жизнеописатель святителя митрополит Евгений (Болховитинов) упоминает только о дате первой публикации основного корпуса их —1784; И. К. Смолич в своем труде «Русское монашество: возникновение, развитие и сущность (988-1917)» датирует оба сборника 1772–1775 годами (М., 1999. С. 358); Как справедливо замечает о Письмах Келейных священник Павел Хондзинский в своем предисловии к изданию избранных творений святителя, «единственное указание, позволяющее определить время работы над ними, – упоминание в 25-м письме самозванца, очевидно, Пугачева. Стало быть, 1774 год можно считать нижней точкой работы над ними» (Указ. соч. С. 41). Что касается Писем Посланных, то самое раннее из датированных по изданию 1889 г., положенному в основу данной публикации, относится к 1769 году, а самое позднее – к 1780 году. . Вместе с Письмами Посланными мы публикуем и Последнее слово святителя Тихона, которое он сам называл «малым письмецом». Этим прощальным словом начинается духовное завещание святого архипастыря, написанное им незадолго до своей кончины – 29 января 1782 года.

Письма святителя Тихона занимают свое место в традиционном для церковной литературы жанре эпистолярных посланий (к нему относятся послания святых апостолов, письма почитаемых святителем блаженного Августина и святителя Иоанна Златоуста и др.), естественная для писем дидактическая тенденция которых становится их основной функцией. Примечательно, что принцип эпистолярной стилизации Писем Келейных сознательно переносится святителем и на Письма Посланные: он, как отмечает митрополит Евгений (Болховитинов), отобрал для этого сборника послания, которые больше похожи на простое нравоучение, нежели на письма, лишив многие из них обычной эпистолярной атрибутики: приветствия, общих мест и датировки [17] Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. Изд. 5. М.: Синодальная типография, 1889. Т. 5. Примечания. С. V. . Таким образом они практически утратили двусторонний характер, стали подобными стилизованным Письмам Келейным с их обращением к условному адресату. Это роднит их с произведениями жанра в античности, когда письма сочинялись как литературные произведения, а их стиль и композиция определялись риторикой (знаменитые образцы – письма Цицерона и Плиния Младшего.

«Вам советую… начать снова Святую Библию читать, с рассуждением разных Божиих дел, которые она тебе представит; и всегда поутру и ночью в ней поучаться, и Арндта прочитывать…»

В этом письме устами святителя Тихона говорит век восемнадцатый, с его обращенностью к западной философской и мистической литературе: лютеранский теолог-мистик Иоганн Арндт (1555–1621) назван святителем сразу после Библии. Его книга «Об истинном христианстве» была весьма влиятельна в России в ХУПТначале XIX века. Не случайно одно из главных творений святителя носит то же название, что и книга Арндта. Не останавливаясь на характеристике и сравнении этих двух сочинений [18] Этой теме посвящены, в частности, статья священника А. Салтыкова «Из истории русской богословской мысли XVIII века (святитель Тихон Задонский и Иоанн Арндт: «Об истинном христианстве»)» в сб. «1000-летие Крещения Руси: Международная церковно-научная конференция». М., 1989, а также статья священника И. Хондзинского «Два труда об истинном христианстве: святитель Тихон Задонский и Арндт» (ЖМП. 2002. № 2. С. 62–73). , скажем только, что одной из отличительных черт Арндтова богословия является учение о единении души с Богом – та мысль, которой проникнуто мироощущение святителя и которую он стремился вложить в умы своих читателей. Смеем предположить, что это одна из причин того, что святитель Тихон придавал книге Арндта столь большое значение: в ней он нашел созвучное себе обращение к внутреннему человеку на фоне «внешнего любомудрия». Поистине, следуя основной идее своего произведения «Сокровище духовное, от мира собираемое», он выбирает и ставит на службу спасения души живые крупицы из того, что предлагает его век, в данном случае западная богословская традиция.

В другом письме святитель, призывая читателя постоянно внимать движениям своей души и следить за своими поступками, вопрошает: «Говоришь к Богу: услыши, Господи ! Но сам не затыкаеши ли ушей ближнему твоему, просящему тебя?»(т. е.: не затыкаешь ли ушей (своих), когда ближний твой просит тебя?) (Письма Посланные, 9). Подобные обороты, копирующие латинский синтаксис, нередко встречаются в творениях святителя Тихона. Он сполна вкусил плодов латинской школы, сам преподавал риторику, и память его хранила множество цитат из книг латинских авторов. Но схоластика не затмила для святителя главного, чем он жил, – святого Божия слова. По словам митрополита Евгения, «главным источником <���сочинений> было ему слово Божие, собственный разум, долговременная опытность и размышление. При том память его была столь твердая и обширная, что, будучи напитана прежним и давним учением и замечаниями, служила ему до смерти вместо многих книг. Замечательный пример своей памятливости показывал он наипаче во знании Священного Писания, коего текстам без затруднения сказывал он книгу, главу, а иногда даже стих…» [19] Митр. Евгений (Болховитинов). Указ. соч. С. 366. . Действительно, его сочинения полны цитат и реминисценций из Священного Писания и гимнографии, которые, органично вплетаясь в ткань повествования, составляют с ней неразрывное целое.

В стиле писем чувствуется опыт преподавателя, умение систематически изложить суть предмета, выстраивая строго продуманную и ожидаемую композицию. Большинство посланий начинается с вопроса, оглашающего главную тему, и организуется в соответствии с правилами риторики. Стремясь упорядоченно и доходчиво донести до читателей истины веры, святитель даже прибегает к нумерации основных положений своего повествования. Текст изобилует риторическими вопросами, восклицаниями и другими приемами ораторской речи. Но в творениях святителя Тихона это перенесение элементов латинской школы на русскую почву выглядит совершенно органично: его учёность сиюминутно поверяется живым опытом, это проповедь, выстраданная жизнью. В жестких рамках схоластической формы – неожиданная для просвещенческого морализаторства XVIII века пронзительность искреннего чувства и гармония простоты. Это поэзия духа в традиции лучших образцов святоотеческой проповеди, и в первую очередь – столь любимого им святителя Иоанна Златоуста.