Етаку Банкэй - Нерожденный. Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя

Тогда он подумал: «Теперь я со всей определенностью понимаю, почему мастер Сайте, основатель нашей школы, [139]установил в главном храме на вершине горы Хиэй три учения: Тэндай, эзотерическое учение и дзэн». [140]

С тех пор Дзякуа стал относиться к Банкэю с большим уважением и часто навещал его. Несколько лет спустя ему прислали приглашение из Киото провести цикл лекций по сутрам в храме Энрякудзи, главном храме школы Тэндай на горе Хиэй. Он принял это приглашение и отправился в храм Рюмондзи в провинции Хамада, чтобы увидеться с Банкэем. Когда он рассказал ему, что произошло, Банкэй поднял в воздух палец и спросил:

— Дзяри! [141]Сможете ли Вы проповедовать по этой сутре?

Дзякуа остолбенел. Капли холодного пота выступили по его телу. В тот же день он послал в Энрякудзи извещение о том, что отменяет свою поездку. Затем он отказался от своего положения монаха школы Тэндай, и, облачившись в одежды дзэнского монаха, стал учеником Банкэя. Он посвящал себя практике с неослабевающим усердием. Люди прозвали его «рогатым тигром дзэнского леса». Этот монах, известный под именем Сорю Сэнгаку, стал одним из наследников Дхармы Банкэя, но умер он прежде мастера.

Однажды, когда Банкэй находился в храме Гёкурюдзи в провинции Мино, [142]к нему пришел мастер школы Сото-дзэн по имени Юйэ. [143]Банкэй тепло принял его и приказал монахам приготовить для него отдельные покои. Вместо того чтобы подождать, пока Юйэ придет к нему, он сам пошел в гостевые покои, чтобы побеседовать с ним. Когда монахи увидели, что Банкэй зашел в комнату, они тихонько подошли к двери, чтобы услышать, о чем будут говорить два мастера, однако Банкэй обнаружил это и приказал своим приближенным отогнать их. Когда Банкэй вернулся в свои покои, он сказал:

— Это дзэнский мастер обладает обширными знаниями, но вот и конец им.

Кто-то сказал:

— Отныне Юйэ не будет наполнять свои проповеди множеством необязательных слов.

В ходе беседы Юйэ сказал Банкэю:

— Духовное сознание пробудилось во мне, когда мне было семнадцать или восемнадцать лет. Я посвящал все свое время занятиям дзадзэн, не делая перерывов даже на сон и отдых. Я продолжал в таком духе в течение тридцати лет. Я делал это для того, чтобы остановить мои иллюзорные мысли. Последние несколько лет мне удается поддерживать свое сознание немного более чистым. Но какой практикой занимались Вы, что позволяет Вам освобождать людей так, как Вы это делаете с теми, кто приходит к Вам? Скажите мне об этом, пожалуйста, поскольку это окажет мне совершенно неоценимую помощь.

— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое сознание тоже было омрачено иллюзорными мыслями. Затем я внезапно постиг истину, что все сущее изначально пусто и спокойно, и с тех пор я перестал метаться и выбирать, и мое сознание стало совершенно чистым.

Юйэ преисполнился к Банкэю самого искреннего восхищения и уважения. Он подумал: «Все достойные мастера дзэн прошлого стали учителями людей, достигнув совершенства своего Ока Дхармы. Этот старый монах прорвался к просветлению, и теперь он обладает точно таким же всепрозревающим Оком. Он может прямо прозревать сердца людей и все узнавать о них с одного взгляда».

Перед тем как принять обеты и стать буддийским монахом, мастер школы Обаку-дзэн Сингэцу посетил Банкэя в храме Кориндзи в Эдо.

— Как ты практикуешь Дхарму?

— В течение многих лет я читаю «Сутру Лотоса», — сказал Сингэцу.

— Кто читает сутру? — спросил Банкэй.

— Тот, кто произносит слова, — сказал Сингэцу.

— Кто произносит слова? — спросил Банкэй.

— Глаза по горизонтали, нос по вертикали, — сказал Сингэцу.

— Этим ты меня не проведешь, ты, сладкоречивый обманщик! — воскликнул Банкэй. — Сейчас же отвечай мне: «Кто произносит слова?»

Сингэцу колебался.

— Если бы наставники нашей школы не обладали всепрозревающим Оком Дхармы, они никогда не смогли бы стать учителями людей и небожителей, — сказал Банкэй. — Обладаешь ли ты этим Оком?

— Я думаю, что я, насколько это возможно, обладаю этим Оком, — сказал Сингэцу.

— Хорошо, — сказал Банкэй. Можешь ли ты оценить понимание каждого из людей, присутствующих в этом собрании?

— Но ведь здесь никого нет, — сказал Сингэцу, оглядываясь вокруг себя.

— Каждый человек, сидящий здесь, обладает своими отличительными качествами, — сказал Банкэй. Разве ты не можешь оценить их?

— А Вы? — ответил Сингэцу.

— Если бы я не мог этого, то я прошел бы мимо тебя, не обратив на тебя никакого внимания, — сказал Банкэй.

Сингэцу от удивления даже рот открыл.

— Ни в Китае, ни в этой стране нет ни одного наставника, который мог бы опровергнуть Ваше учение, — сказал Сингэцу. Мне, несомненно, очень повезло, что я принял участие в столь проникновенной беседе.

— Никто кроме этого старого монаха не указал бы тебе на твои ошибки, — сказал Банкэй. — Отныне будь прилежней и твои усилия будут вознаграждены.

Сингэцу никогда не забывал слов мастера и часто приходил в Кориндзи увидеться с ним.

В Хамада, родной деревне Банкэя, жил некий бедный крестьянин по имени Хатироэмон. Хатироэмон жил среди грязи и пыли этого мира и регулярно приходил к Банкэю слушать его учение. Так как он был человеком весьма эксцентричного поведения, другие жители деревни обращались с ним как с сумасшедшим и обходили его стороной. Они с недоумением смотрели на его близкие отношения с Банкэем и на те из ряда вон выходящие вещи, которые они делали вместе. Однажды, когда Банкэй уходил из деревни, он встретил по пути Хатироэмона.

— Куда это Вы собираетесь, мастер? — сказал Хатироэмон.

— К тебе домой, — ответил Банкэй.

— Захватили ли Вы с собой свое лекарство? [144]— спросил Хатироэмон.

— Конечно захватил, — ответил Банкэй.

— Я хочу, чтобы Вы заплатили мне за это лекарство, — сказал Хатироэмон, протягивая свою руку. Банкэй плюнул ему на ладонь. Оба они затряслись от смеха.

Все их беседы были более-менее похожи на эту. Никто не понимал, к чему они это делают.

Хатироэмон умер на руках у Банкэя. Последние его слова были таковы:

— Я умираю прямо в самом центре поля битвы Дхармы. Есть ли Вам что сказать мне, мастер?

— Скажу только, что ты должен повергнуть грозного противника, — сказал Банкэй.

— Позволите ли Вы мне сделать это?

— Нет ничего, что я бы не позволил, — сказал Банкэй.

— О, муж мой! — запричитала жена Хатироэмона, вытирая слезы со своего лица. — Ты Будда. Почему же ты не спас меня от моего неведения до того, как ты оставил меня?

— Все мое тело, говорю я или молчу, пребываю ли я в движении или в покое, есть совершенное проявление истины, — ответил Хатироэмон. — Я никогда не переставал открывать тебе основы сознания. Почему же ты этого не понимала?