Леонид Сурженко - Буддизм

Но до Косалы они не дошли. Виручжаку опередил их. Он вышел с огромным войском по направлению к Капилавасту, и Будде пришлось напрячь все свои силы, чтобы успеть перехватить его.

Увидев тысячи всадников, тёмной армадой заполнивших долину, Ананда растерялся. Разве могли они заметить двух стариков, пробирающихся к центру этой армии? Может быть, они заметят их, лишь когда чей-то конь опрокинет навзничь его либо Благословенного. Ведь эти люди даже не понимают, что один их этих усталых, запыленных старцев есть великий Учитель, сам Будда! Ужас охватил сердце Ананды. Но Будда был непреклонен. Он шёл в самое пекло, не обращая внимание на оглушительный топот тысячи копыт, на гневные окрики воинов, на опасность быть раздавленным.

И случилось чудо – армия расступилась перед ним. Воины приостанавливали лошадей, давали проход странникам, окриками предупреждали неосторожных.

– Вируджаку! Я хочу видеть Вируджаку! Скажите, что к нему пришёл Будда, – голос Благословенного звучал сильно и повелительно, совсем как в былые годы. Ананда удивлённо посмотрел на него – неужели это его учитель, который не повышал голоса уже десяток лет? Но теперь Будда казался на добрых полвека младше. Лицо его горело, громовой голос заставлял повиноваться, а тело излучало силу, перед которой нельзя было ни склонится. И его зов услышали. Армия остановилась. Будда перевёл дух. Он смотрел в лица воинов, пытаясь найти в них тень сомнения, колебания в том, что они собираются делать. Но не видел этого.

Ропот пробежал по толпе. Воины, плотным кольцом окружившие Будду и Ананду, расступились. На чёрном коне, украшенном серебряными и золотыми бляшками, восседал сам Виручжака.

Некоторое время они молча рассматривали друг друга. Первым нарушил молчание раджа:

– Я слышал о тебе, Будда. Но сегодня первый раз вижу тебя.

– Я тоже часто слышал о тебе, Виручжака. И, как и ты, впервые тебя вижу.

– Ты хотел мне что-то сказать, самана?

Ананду не понравилось это обращение, но Благословенный, похоже, не обратил на него внимания.

– Да, Виручжака. Я хотел бы сообщить это тебе раньше, но, как видишь, опоздал. Я хочу сказать тебе, что тебе нет необходимости нападать на Капилавасту.

Виручжака рассмеялся.

– Я знал, что ты скажешь именно это! Ведь ты из рода Шакья, верно? Капилавасту – это ведь твоя родина?

– Да, я из рода Шакья. Да, Капилавасту моя родина. Как видишь, моя родина может порождать не только гордецов, но и подвижников, – тихим голосом произнёс Будда.

– Да! Именно гордецов! Слушай, Шакьямуни! Люди много говорят о тебе как о великом святом. Даже в моей стране много твоих сторонников. Может быть, может быть ты и есть святой. Я не монах, я воин. Не мне в этом разбираться. Но даже если ты святой, это значит лишь то, что ты единственный стоящий человек в этом роду. Ты думаешь, из своей прихоти я иду войной? Ты думаешь, что мне нечем больше заняться, как только обирать свой народ, отнимать хлеб у детей, мужей у жён, сынов у матерей, только чтобы собрать эту армию? Многие из них не вернуться домой, и мне, мне придётся смотреть в глаза их матерям! Я не злой и не мстительный человек, Шакьямуни! Я бы рад простить другого, если бы этот другой не наносил бы мне новые раны! Вновь и вновь! Ты знаешь, что твоя родня день и ночь поносит меня самыми грязными словами! Ты знаешь, что они не ответили ни на одно моё весьма вежливое и миролюбивое послание! Ты знаешь, что они унижали моих гонцов и всячески поносили моих посланников? Ты знаешь, наконец, что они назвали меня рабом? Разве ты не слышал ту историю, про мою мать, которая вышла из вашего рода! Твои родичи докатились до такой низости, что отреклись от неё, называя её рабыней! В своей лжи они не знают предела! Они говорят, что моя мать никогда не принадлежала к роду Шакьев! Можно ли такое простить? Я уж не говорю о том, что, вопреки твоим же проповедям, где ты говоришь о милосердии, непричинении зла, о том, что убийство недопустимо, вопреки этим замечательным заветам они пробовали меня убить! Ты думаешь, я лгу?

Глаза Виручжаки выражали гнев. Он еле сдерживался, чтобы не набросится на самого Будду.

– Нет, Виручжака. Я не вижу в твоих словах лжи. И я знаю своих родных. Да, многие их поступки далеки от праведности. Но никогда ещё ненависть не останавливалась ненавистью. Лишь доброта прекращала её. Таков вечный закон…

– Это твои законы, отшельник! Я же сделаю так, что меня некому будет ненавидеть! Понимаешь? Некому! И пусть потом никто не посмеет сказать, что он может безнаказанно поносить Виручжаку и его род! Однако и упрекать меня не в чем: я долго терпел, я терпел годы, но раз боги не желают наказывать наглецов, то этим займусь я! И ты не остановишь меня, старик!

– «Он оскорбил меня, он отяготил меня, он злоупотребил своей силою, он обокрал меня!» Разве не в себе ты несёшь эти мысли? Разве исчезнут они вместе с теми, кого ты собираешься убить? Опомнись, Виручжака! Разве не сам ты питаешь свой гнев подобными мыслями?

– Оставим это, потомок Шакья! Я вовсе не философ и не собираюсь набивать свою голову этими тонкостями. Достаточно и того, что я уже знаю сам. Но если ты думаешь, что мой гнев не имеет никакой причины и потому совершенно нелеп, то ты ошибаешься! Может быть, тебе бы месть и не принесла никакого облегчения. Но для меня она важнее жизни! Пока живы Шакьи, оскорбившие меня, правителя Косалы, не знать мне покоя! Каждый, видя мою слабость, станет оскорблять меня и смеяться надо мною, считая меня глупцом или бесхребетным трусом. Для отшельника прощение – добродетель, ибо они отшельники. Но для правителя это – гибель, ибо правитель должен быть сильным и уважаемым! Ты ведь отказался от царского титула, Шакьямуни, ты не был царём, как ты можешь давать мне советы?

Будда молчал. Он смотрел прямо в лицо ярившемуся князю, который с каждым словом лишь больше и больше распалялся. Наконец он поднял руку, и ропот вокруг них стих.

– Ты во многом прав, Виручжаку. Мы, Шакьи, виноваты перед тобой. И я хочу попросить у тебя прощение. От имени всех Шакьев. От имени наших предков. И от имени будущих Шакьев, которые ещё не родились. Я знаю, тебе тяжело изменить своё решение. Но путь праведности всегда более тяжёл, чем путь гнева. Я прошу тебя преступить через свой гнев. Пощади мою родину, Виручжака, и будь благословен самим Буддой!

Виручжака отвернулся. Было видно, как нелегко давалась ему роль жестокого правителя. Его лицо свела судорога, и он вдруг стремительно обернулся к Учителю:

– Послушай, Будда! Ты единственный из Шакьев, кто внушает мне уважение. Но даже ради тебя я не поступлюсь своим долгом. Я – царь, я должен карать тех, кто посягает на меня и мою честь! И только в знак глубокого уважения к тебе я забуду, что сейчас передо мной стоят те, кто принадлежит к ненавистному мне роду. Но это самое большое, что я могу сделать для тебя. Прощай! И во имя Вишну, не иди вслед за нами, ибо и у моей власти есть предел!