Дмитрий Мережковский - Тайна Трех. Египет и Вавилон

Ночь светлее дня для Вавилона: лунный бог, Син, выше, чем Шамаш, бог солнечный. Это непонятно, если существо религий есть «натурализм», поклонение силам природы, между прочим, и силе света, как утверждает современная наука о религиях. Но существо религий – не поклонение силам природы, а что-то иное.

Бог для Египта – свет, а для Вавилона – свет и тьма, или, точнее, борение тьмы и света, их противоположность, анантиизм напряженнейший.

Противоположность света и тьмы наибольшая осуществляется в полнолуние, когда луна и солнце противостоят друг другу, противоборствуют в наивысшей точке своей; видимая в зените луна, невидимое солнце в надире светят светом ярчайшим. В таком соотношении обоих светил мир небесный принадлежит луне, подземный – солнцу, что противно естественному чувству, но согласно с чувством религиозным, сверхъестественным. Ибо свет светил – свет богов; боги являются ночью, а днем, в лучах солнца, умирают: солнце – звездоубийца, богоубийца.

В здешнем порядке день покрывается ночью; в нездешнем ночь – днем.

Вот тайна Вавилонской мудрости:

Ночь божественнее дня. «Халдеи говорят, что Бог темен» ( Hippol. Philosophoum., IV, 5).

Или точнее: ночь и день равно божественны; свет и тьма в Боге – два начала в третьем – анантиизм Троичный.

Вот почему для Вавилона божество наивысшее – не солнце, и даже не луна, а светило самое ночное, малое, тайное – Звезда.

Слово «Бог» по-шумерийски Dingir, по-вавилонски El, обозначается клинописным знаком пятилучной звезды. Существо вавилонских богов – звездное.

В Египте – религия дневного неба, солнечного, в Вавилоне – ночного, звездного. Но и в дневном – ночное, в солнечном – звездное.

«Созерцая небо, отовсюду открытое, вследствие равнинности и обширности обитаемой ими страны, ассирийцы (вавилоняне) первые начали наблюдать течение звезд» ( Cicero. De divinat.).

На равнинах Сенаара воздух так прозрачен и звезды так ярки, что простым глазом можно наблюдать фазы Венеры, и свет ее, как лунный, отбрасывает тень.

Здесь люди впервые подняли глаза к звездному небу.

Здесь отверзлась в душе человеческой бездна, равная бездне звездной, и душа поняла родство свое с небом: «души наши суть части неба. Animas nostras partes esse coeli» ( Plin. Hist. Natur., II, XXVI; 95).

Наблюдая движение светил, вавилоняне первые поняли, что не бессмысленный случай правит миром, а закон: «зиждется все на законе, certa stant omnia lege» (Manilius).

Основа точного знания, понятие закона родилось в вавилонской звездной мудрости. И если нашей безбожной науке суждено когда-нибудь вернуться к началам божественным, то снова пойдет она по пути вавилонскому.

«Соединяя земное с небесным, показали халдеи во взаимном сочувствии всех частей мира гармонию, согласующую все неким созвучием мусикийским» ( Philo. De Abraham, XV).

По древней клинописи:

Это созвучие двух миров соединяло некогда ведение с верою, науку с религией и, может быть, снова соединит.

Звездное небо – не только в душе, но и в теле человеческом.

Сохранилось вавилонское глиняное изваяние печени, kabittu, разделенное для гаданий на пятьдесят клеток, «небесных сфер». Гадания эти восходят к глубочайшей, шумерийской древности ( Р. Dhorme. La relig., 294). И как далеко простиралось влияние вавилонской звездной мудрости, видно из того, что в Пиаченце (Этрурия) найдено точно такое же бронзовое изваяние ( Jeremias. Handbuch, 145).

По вавилонскому учению, не сердце, а печень есть средоточие жизни в теле человека и животного. Астрологическая печень изображает планисферу звездного неба, внутреннего, живого, животного, кровью дымящегося, как ночное небо дымится звездными дымами. Кровяные шарики в теле – бесчисленные солнца в небе. В небе и в теле совершается

Так земная судьба человека пронизана тайною звездных судеб.

Вот какую колесницу хочет остановить звездная мудрость Вавилона, вгрызаясь, как тот лев ниневийский, в вертящийся вихрь звездных колес.

Недаром звездочеты-халдеи, на своих подоблачных башнях, наблюдали течение звезд: смотрели и увидели, ждали и дождались. «Се, звезда, которую увидели они на востоке, шла перед ними, как, наконец, пришла и остановилась над местом, где был Младенец». Остановилась с нею и вся живая колесница мирозданья.

«Проведи для народа черту со всех сторон и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти». Это сказано на Синае (Исх. XX, 12). Но ту же черту провел Вавилон до Синая. Трансцендентность Божия здесь впервые постигнута.

«Лица Моего не можно тебе увидеть» (Исх. XXIII, 20).

Невидимость, невыносимость Божьего лица Египет забыл, Вавилон помнит. Детски-бесстрашен пред Богом Египет, Вавилон устрашается.

Египет не молится, он только благодарит и славословит Бога, как будто все уже есть; а Вавилон понял, что и все – ничто перед Богом; нищету и наготу свою увидел, – и родилась молитва.