Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Оставляем в стороне те воззрения на такую богатую последствиями перемену, которые выступают из области библейско-христианского понимания, но все-таки нужно рассмотреть вопрос: при совершенной уверенности в историческом характере события и в Божественной деятельности нельзя ли допустить и психологической подготовки в душе Павла; потому что ведь Бог не действует же на человека насильно-магически. В этом отношении обыкновенно указывали на отголосок мудрого совета его учителя Гамалиила (Деян. 5, 38, 39) и еще более на то впечатление, которое должна была произвести на него речь Стефана и просветлевшее во время страданий лицо Стефана и других христиан, впечатление, от которого он, быть может, и думал освободиться еще более сильным преследованием. Но о таких предшествовавших состояниях в Деяниях Апостольских и Посланиях Павловых столь же мало сказано, сколько и о громе и молнии; а между тем Деяния Апостольские ясно говорят, что он одобрял убиение Стефана (ην συνευδοχών 8, 1; 22, 20); да такие предварительные состояния совершенно противоречат сильному, решительному характеру Апостола, который, в своей ревности о законе, был твердо убежден, что преследованием христиан он угождает Богу и содевает спасение своей душе, и который, кажется, только и мог быть обращен или внезапно, или никак и никогда. На такие натуры Дух Божий действует через землетрясения, молнии и бури, а не в тихом дыхании ветерка. Да, именно, внезапное превращение ревностного (Зилота) Иудея в искренно и пламенно преданного вере Иисусовой христианина объясняет нам и особенность его положения, как апостола язычников и представителя самого свободного и в высшей степени Евангельского понимания христианства. При этом его ветхозаветное вероисповедание, ревность и энергия его воли, его искреннее, хотя неправильное стремление к славе Божией, к оправданию, без сомнения, составляли точку соприкосновения для благодати, потому что, если бы он преследовал христиан не по неведению (как он сам говорит, 1 Тим. 13), но по злости и своеволию, подобно Нерону, если бы он был просто легкомысленным человеком, подобно Каиафе и Ироду, или лицемером, подобно Иуде, тогда никакое явление из мира духов не могло бы преобразовать его нравственный строй (сн. Лук. 16, 31).

Но в каких отношениях стоял Павел к первобытному кружку Апостолов? То обстоятельство, что он прямо Христом был призван, без всякого человеческого посредства, и сам по себе, по-своему, мог проповедовать о Воскресшем, равно как блестящий успех его деятельности ставят его апостольское достоинство выше всякого сомнения. Но при этом или выбор Матфия на место предателя (Деян. 1, 15 и д. ) нужно считать недействительным, или должно опустить и отвергнуть необходимость и символическое значение числа двенадцати, или, наконец, здесь нужно принять недостаточно уясненною особенность и независимость божественного домостроительства. Символическое значение в числе «двенадцать» ни в каком случае нельзя и не следует отвергать, потому что оно ясно выставлено Самим Христом (Матф. 19, 28 и Лук. 22, 30), еще и потому, что и в Апокалипсисе (21, 14) упоминается только двенадцать апостолов Агнца. Но если сказать, что число двенадцать обнимает собственно только апостолов для проповеди иудеям, а Павел есть тринадцатый, как самостоятельный Апостол, предназначенный на деятельность в мире языческом, то это уже и потому не совсем основательно, что, с одной стороны, Павел действовал также и между иудеями (сн. Деян. 9, 15), а с другой — Петр и Иоанн впоследствии времени действовали также между язычниками, как Павел. Да вообще-то двенадцать колен Израилевых представляют тип не одной какой-нибудь части, но всей Христовой Церкви. Оттого-то другие решились на несколько смелое и резкое предположение, именно: в выборе Матфия — видеть благовидную торопливость. В пользу этого можно привести 1) то, что выбор этот совершился до сошествия или излияния Святого Духа на апостолов, следовательно, прежде их озарения и боговдохновенности; 2) то, что он происходил без всякого повеления Христова, только по предложению Петра и при чисто человеческом посредстве; 3) что Матфий впоследствии нигде ни разу не упоминается, между тем как Павел — этот, призванный непосредственно Самим Господом, без ведома или не по мысли учеников, орган потрудился более всех других апостолов (1 Кор. 15, 10; 2 Кор. 11, 23). Но, с другой стороны, против этого включения Павла в число двенадцати говорит то, что он сам свое апостольское достоинство нигде не основывает на открывшейся в первенствующем сонме апостолов вакансии, вследствие предательства Иуды или вследствие мученической кончины Иакова Старшего, но производит его прямо от Христа и особенно в послании к Галатам противопоставляет его, как самостоятельное и однородное авторитету старших апостолов. Во всяком случае, так ли дело было или иначе, а весь ход призвания, положение и деятельность апостола Павла имеют нечто необыкновенное, чего нельзя ввести в механизм установленного порядка. Оттого-то он всегда и был главным авторитетом и представителем проявлений более свободного воззрения на Церковь, ее учение и жизнь.

Наконец, что касается хронологии, то из всех определений времени обращения апостола Павла, имеющих разницу в десяти годах (от 31-го, как Бенгель, до 41-го, как принимает Вурм ), нам кажется, больше всех имеет за себя то, которое относит это событие к 37 году по Рождестве Христовом (Апостол Павел. С. -Петербург. 1863 г., стр. 7).

Иннокентия, Архиеп. Херсонского.

Обращение Павла есть одно из необыкновеннейших событий, коими прославилась Церковь апостольская: посему-то св. отцы столь часто воспоминали о нем и с таким удовольствием углублялись в него размышлением. Оно служит утешительным примером для всех грешников, особенно тех, кои имели несчастие питать ревность по Боге, без рассуждения, и в то же время есть одно из самых ощутительных доказательств божественности христианской религии. Тем прискорбнее для сердца христианина, когда он находит, что в наши времена некоторые из так называемых христианских философов покушаются чудесное обращение апостола Павла изъяснить естественным образом. И пусть изъяснения их были бы действительно естественны: напротив, они столько принужденны, изысканны, нелепы, что едва ли бы могли заслужить одобрение от врагов Павловых — иудеев.

Весьма вероятно, так думают те, кои мудрствуют паче, нежели подобает мудрствовати, что Савл после смерти Стефана начал сомневаться в справедливости гонения, воздвигнутого на христиан. На пути в Дамаск сие сомнение еще более усилилось. «Что, — размышлял он, — если христиане невинны; если правда все то что они повествуют о Иисусе Христе, если сей Иисус, мною гонимый, есть действительно Мессия? Чего должны ожидать враги Его, чего должен ожидать я? О, если бы Он явился мне и уверил меня в Своей божественности! Я немедленно сделался бы христианином». Когда душа Павла наполнена была сими мыслями, вдруг нашло облако, ударил гром, и Савл, ослепленный молнией, повергся на землю. Поелику же иудеи почитали гром за некоторый вид божественного откровения, коего смысл изъясняли сообразно состоянию своего духа; то сие естественное происшествие было почтено Савлом за божественное откровение. Ему показалось, что он видит Самого Иисуса Христа и беседует с Ним, между тем как сия беседа была не что иное, как разглагольствование его с собственной совестью. Решившись вследствие сего явления обратиться ко Христу, он достигает Дамаска, вступает в сообщество с христианами и, узнав основательнее святость и чистоту их учения, принимает крещение.