Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Некоторые писатели видят в этом отношении святого апостола Павла к иудеям разные недобрые мысли. Говорят, будто он не вдруг пришел к сознанию чистых христианских истин, а постепенно развивался в познании их, только со временем, после нескольких фазисов христианского развития, выработал себе понятие о христианском универсализме — и старался как-нибудь помирить с ним иудейский партикуляризм. Такой взгляд на святого апостола Павла имеют, между прочим, разные последователи так называемой новой тюбингенской школы (Штраусе, Целлер, Швеглер и другие). Эти же писатели высказали и такой решительный взгляд на апостола Павла, будто он на развалинах иудейства создал христианство, на месте синагоги воздвиг новое здание христианской Церкви, будто до него христианство было только иудейскою сектою. Вот как рассуждает об этом Швеглер. «Видно, — говорит он, — что христианство никогда бы не отделилось от иудейства, если бы осталось на той степени развития, на которую поставили его апостолы. Несомненно, оно осталось бы иудейскою сектою… оно бы никогда не было тою победоносною силою, какою видим мы его в истории… Какими же обстоятельствами и личностями отделено оно от иудейства? Как случилось, что его приняли за новую и самостоятельную Религию, хотя органически и связанную с древнейшей историей? Кто довел до всеобщего признания идеи автономии и универсализма христианства? Кто вместе с тем перевел во всеобщее сознание те воззрения, которые наполняли внутреннюю духовную жизнь Иисуса Христа и которые оставались сокрыты для Его учеников? Ответ простой: все это историческое дело апостола Павла». Баур говорит, что «начинающееся развитие христианства, по смерти Христа, имеет в Павле исходный пункт», и далее доказывает, что им впервые высказан христианский универсализм. Еще решительнее выражается Планк. «До Павла, — пишет он в своей «Церковной Истории», — христианство было только иудейскою сектою, а через него сделалось универсальною религиею». Между французскими писателями в таком же решительном тоне выражается об апостоле Павле Лоран. «Для основания истинного христианства, — по его словам. — Бог воздвиг нового апостола». В другом месте говорится у него: «Богу угодно было призвать нового ученика: это был святой Павел, основавший христианство». «Это как бы второе откровение, пришедшее восполнить откровение Христа». Но ни с одним из всех этих взглядов нельзя согласиться. Нужно признать за несомненное то, что перемена убеждений апостола Павла была совершенно крутая, неожиданная и всецелая. Пока был иудеем, он мыслил строго по-иудейски. Но со времени чудесного обращения ко Христу, он сделался христианином в полном смысле этого слова и вместе апостолом с одними и теми же убеждениями, с какими принял и мученическую кончину. Напрасно Ренан, на основании 2 Кор. V, 16 и Гал. V, 11, делает заключение, будто «в первый период своей проповеди Павел учил об обрезании». В первом месте апостол высказывает ту мысль, что, как апостолы до дня Пятидесятницы, так и он, до обращения ко Христу, питали плотские надежды на Мессию. Во втором месте он жалуется на преследование против себя со стороны врагов и говорит в предположительном тоне, что оно не прекратилось бы и тогда, когда бы он стал проповедовать обрезание. Нет, в развитии святого апостола Павла или, вернее, в положении его христианских убеждений не было и не могло быть никаких фаз, никаких изменений. Еще несправедливее по отношению к нему та мысль, будто он есть основатель христианства, какие бы предложения мы ни сделали в оправдание такого названия. Пусть апостол Павел — виновник христианства или потому, что из ложного направления иудейства он выработал христианство, или потому, что он один правильно понял закон Моисея и пророков и от такого понимания последовательно пришел к истинной христианской проповеди, или же потому, что христианство было чистым продуктом его духа. Но мы уже знаем, что иудейство со своим ложным направлением было радикально противоположно христианству и, следовательно, никаким образом не могло переродиться в непобедимой душе Савла в систему универсальной христианской религии. По второму предположению верно то, что апостол Павел, после чудесного обращения ко Христу, просветил свое понимание разумением писания, от понимания сени закона, естественно пришел к созерцанию и самого образа вещей, к усвоению домостроительства спасения. Но как избранный сосуд благодати Христовой, по одному этому он не может быть назван виновником христианства. Первоисточником его учения необходимо предполагается ветхозаветное откровение, концом которого был Сам Иисус Христос. Сам апостол Павел величает себя только рабом Иисуса Христа, призванным апостолом и избранным ко благовестию Божию (Римл. 1, 1; сн. 1 Кор. 1, 1; Гал. 1, 1; Еф. 1, 1; 2 Кор. 1, 1 и др. ), служителем Божиим (2 Кор. VI, 4), служителем Христовым и домостроителем таин Божиих (1 Кор. IV, I). Что же касается до третьего предположения, то оно не оправдывается ничем. Прежде всего, христианство предызображено было в разных пророчествах и ветхозаветных учреждениях. Все учение апостола Павла есть развитое учение Иисуса Христа, которое знали все другие апостолы, которое перед всеми исповедал и прославил своею мученическою смертию архидиакон Стефан: Лоран, считающий святого апостола Павла основателем христианства, усвояет этому первомученику исповедание истинного христианства, когда выражается о нем: «Стефан — предтеча Павла». Швеглер, признающий христианство историческим делом Павла, первоисточником его системы, а следовательно, и виновником христианства, ставит Иисуса Христа. Когда в Коринфской церкви возникли споры, когда там стали говорить: я Павлов, я Аполлосов, я Кифин, а я Христов (1 Кор. 1, 11–12), с огорчением сердца апостол писал к ней в своем послании: «Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились» (1 Кор. 1, 13)? Итак, ни в каком отношении нельзя назвать апостола Павла основателем христианства. Павел — основатель христианства, — это не больше, как неосторожное выражение, неуместная игра словами. Реусс, как ни высоко ставит апостола Павла, приписывает ему, однако ж, одну систематизацию христианского учения и только в этом отношении смотрит на него, как на автора своей системы.

Как же, спрашивается, надобно понимать упомянутое сочувственное отношение апостола Павла к иудеям? Оно было самое искреннее и в то же время чисто христианское, ничего не говорившее в пользу обязательности иудейского догматизма. Объясняется оно очень просто. С горячим чувством любви и веры принял апостол Павел святое крещение (Деян. IX, 18). С ужасом озирался он на прошедшую жизнь свою и с благоговейным трепетом готовился к благодатному общению с Богом в таинстве крещения: целых три дня перед тем он ничего не ел и не пил (Деян. IX, 9). Это были для него дни смирения и покаянного сокрушения. Сделавшись же общником благодати Христовой, он почувствовал в себе неиспытанный доселе избыток новых сил к исповеданию веры и к прославлению имени Христа. А вместо прежней религиозной нетерпимости у него родилась теперь неудержимая любовь ко всем людям, без всякого различия народностей и вероисповеданий, так как душа его прониклась любовью к Искупителю всего человечества. Любовь эта, прежде всего, остановилась у апостола на иудеях единоплеменниках его, как и естественно было ожидать. С ними хотел он поделиться теперь приобретенным сокровищем благодатного обновления своего, им положил он вдохнуть святую веру в Искупителя, как единственный источник своего собственного духовного успокоения и наслаждения. К тому же, это согласно было со словами Самого Спасителя: идите же паче к погибшим овцам дому Израилева (Матф. X, 6; сн. Деян. XIII, 46; Рим. 1, 16). Видя, что иудеи не принимают Иисуса Христа за своего Искупителя, Которого так долго и сильно ждали, апостол находит братьев своих, родных по плоти, то есть, израильтян, которым принадлежат усыновление, и слава, и заветы (Рим. IX, 4), действительно погибающими овцами и желает сам быть отлученным за них от Христа (Рим. IX, 3). Ему становилось больно при одной мысли о том, что эти избранные хранители обетовании об Искупителе, владевшие всеми средствами к достойному принятию Его, вдруг не узнают, не принимают Его и остаются вне Его благодатного царства, когда самые язычники, не знавшие путей Божиих, удостаиваются этого царства. После этого, нет ничего удивительного, если апостол, всегда и везде проповедовал иудеям о Христе Иисусе, всячески снисходя, насколько это было возможно, к их тупому упрямству и немощам. Приняв святое крещение, он прямо начал проповедовать в синагоге об Иисусе Христе, яко Сей есть Сын Божий (Деян. IX, 20). Когда иудеи возмутились против этой проповеди и хотели убить апостола Павла, он тайно вышел из Дамаска и отправился в Иерусалим, в столицу всего тогдашнего иудейского мира, в коренное местопребывание книжников и архиереев и саддукеев. Но, несомненно, и сюда пришел он не за тем, чтобы укрыться от преследований, а для новой проповеди своим единоплеменникам, для нового вразумления их, для возбуждения, вместе с тем, новых против себя преследований. Несмотря ни на что, он смело проповедовал здесь во имя Господа Иисуса (Деян IX, 28). Как и следовало ожидать, иудеи не дали ему покоя и в Иерусалиме. Поэтому верные отправили его в Кесарию и препроводили в Тарс. Надобно удивляться великодушию апостола. Спасаясь от руки иудеев, он идет в другой иудейский город — Тарс, в котором были его родные и знакомые, давно, наверное, ждавшие счастливого случая отомстить своему вероотступнику… С таким живым участием и великодушием проповедовал апостол Павел иудеям везде, где только заставал их и находил у них синагоги, потому что спасение их сделалось постоянным и пламенным желанием его сердца (Рим. X, 1). Что всего замечательнее, он думал подействовать на них положительным, а не отрицательным путем, считал достаточным изложить им домостроительство нашего спасения по ветхозаветному откровению и таким образом утвердить перед ними дело искупления, как непоколебимую историческую истину. Его проповедь к иудеям, как и проповедь апостола Петра (Деян. II, 22-36; III, 24–25), была последовательным историческим назиданием. Как наглядный пример, можно привести проповедь его в Антиохии Писидийской (Деян. XIII, 16–41). Речь об Иисусе Христе начинается в ней не прямо. Апостол подходит к ней издалека и ставит ее в связи с судьбою израильского народа и пророческих обетовании. Сперва он говорил о том, как Бог благоволил избрать израильтян Своим возлюбленным народом, как Он возвысил и облагодетельствовал их. Бог людей сих, — так начинается проповедь, — избра отцы наша: и люди вознесе в пришельствии в земли Египетстей. Исчисливши, затем, все благодеяния Божий к иудеям, он дает понять, что Бог не без цели ниспосылал их израильтянам, что в этом видны были следы руководительного промысла Его к принятию Искупителя Иисуса, Которого действительно Он и послал Израилю из его собственного рода, в потомстве Давида, и на Которого указал Иоанн, когда сказал народу: вот, идет за мною Тот, у Которого я не достоин развязать обувь на ногах. Доведя, таким образом, внимание своих слушателей до лица Иисуса Христа, он начинает говорить теперь о деле самого искупления, о Его смерти и воскресении, но опять в связи с пророчествами об этом Давида и Исайи. Как ни просто составлена была вся эта речь, иудеи не могли понять ее в истинном свете, потому что не имели верного взгляда на Мессию и свое избрание. Как нам уже известно, не без гордости смотрели они на особенное внимание Божие к себе и любили рассуждать о своем будущем величии в царстве Мессии. Чтобы тем лучше утвердить свои права на это царство и, так сказать, обязать Бога, они с ревностью не по разуму привязались к делам закона. По их понятиям выходило: потому придет Мессия и устроит Свое царство на земле, что они исполняют закон, что они готовятся к тому, а не потому направляет Господь судьбу их, что приидет Искупитель. Таким образом, с делами закона они хотели явиться в царство Христово, чтобы за них получить себе большие или меньшие награды, и думали, что собственная заслуга их здесь необходима. Направляя свою речь против этого последнего заблуждения, в заключение апостол прибавляет, что настало время спасения именно ради распятого и воскресшего Иисуса; что Израиль в чем (иначе — ни в чем) не мог оправдаться делами закона Моисеева, в том оправдывается заслугами Христа, при посредстве одной веры в Него. Чтобы придать больше убедительности своим словам, он замечает, что проповедует дело Божие, презирать которое весьма опасно (Деян. XIII, 41).