Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Но Лизий, поглядев на него, не мог подавить в себе сомнений. Он сам был грек или сириец, купивший себе вольность, с присвоением имени Клавдия, в то время, когда привилегии раздавались щедрой рукой. Был ли апостол римским гражданином или нет, но ясно, что он происходил из евреев и еще яснее, что принадлежал к числу бедняков: каким же образом он мог получить вольность?

«Я за большие деньги приобрел это гражданство», — с тоном сомнения заметил Лизий.

«А я и родился в нем», — спокойно ответил св. Павел.

Против такого заявления говорить было нечего. Апостолу развязали руки, и воины унесли орудия пытки. Но Лизий не мог не опасаться последствий своего противозаконного поступка. Стараясь сбыть с рук это неловкое дело в городе, где всякие пустяки вели к страшным последствиям, он сказал главным священникам, чтобы на следующий день составили собрание синедриона для суждения узника. (Жизнь и труды ап. Павла, т. 2, стр. 181).

Хотя возмущение было делом толпы, однако Синедрион не показал в отношении его ни особенной снисходительности, ни правосудия. Лишь только Павел открыл уста, объявляя, что он, «жил пред Богом всею доброю совестию», как первосвященник Анания приказал бить его по устам, что служило, как кажется, обычным наказанием богохулителям. Для апостола легче было перенесть осуждение на смерть, чем такое грубое и бесчестное насилие, «Бог будет бить тебя (самого), стена подбеленная! — сказал он, — ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня» (XXIII, 3). При сих словах некоторые закричали на него: «Первосвященника Божия поносишь?» Павел отвечал на это: «Я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: начальствующего в народе твоем не злословь» (5).

Читая этот рассказ и принимая его за достоверный, некоторые обвиняют Павла сначала в грубом насилии, с каким он обращается к первосвященнику, потом в хитрости и даже во лжи, когда он объявил, что не знал первосвященника. Другие же, желая оправдать его, прибегают к доказательствам, иногда очень странным. — Разберем сначала, насколько основательны обвинения первых.

Во-первых — на чем основано обвинение в насилии? Единственно на том, что Иисус Христос, Которого также ударили в лицо, не говорил так, как Павел. Но если мы захотим осуждать всякого, кто не владеет таким же терпением, как Спаситель, — то кого мы оправдаем? Кроме того, и самое сравнение не вполне точно: Иисус Христос, во время Своих страданий, получил удары по лицу, но не по приказанию Своих судей. Если бы они даны были по приказанию Каиафы, то Спаситель, может быть, что-нибудь и сказал ему на это неприличное забвение своего первосвящсннического достоинства и обязанностей судьи. Выражение, «стена подбеленная» не тождественно ли с выражением Спасителя: «крашенные гробы»? Возражают, что Павел сам признал себя виновным, говоря: «Я не знал, что он первосвященник». Если Павел извиняется, — значит, признает себя виновным. Но в чем? В том, что говорил так первосвященнику? Нет. Он отвечает только, что не знал, что говорит с начальствующим в народе своем. Значит, он не берет своих слов и, в сущности, усиливает вину, потому что дает понять, что он замолчал бы из уважения к достоинству первосвященника, но не изменяет своего мнения о его поведении.

Но, говорят еще, искреннее ли это извинение? Мог ли Павел не узнать первосвященника по его костюму, по месту, которое он занимал как председатель Синедриона? — Ответ на это находится в самом возражении. Если Анания председательствовал в собрании — в одежде первосвященника и сидел на своем обычном месте — против обвиняемого, — то извинение было бы ложью, но и явной нелепостью, в чем однако его не обличили. Следовательно, необходимо предположить какое-нибудь, не известное нам, обстоятельство, объясняющее ошибку и оправдывающее извинение.

В рассказе, вероятно, опущено это обстоятельство, как и другие подробности. Автор, по обыкновению, указывает только выдающиеся черты и мало заботится о пропусках. Так, мы видим в рассказе только начало заседания, отмеченное упомянутым случаем, и затем — конец его, без всякого указания промежуточных действий. (Воскр. Чт. 1873 г., т, 2, стр. 186).

Фаррара.

Синедрион собрался в полном числе членов. Президентом (Nasi), по обычаю, был первосвященник. После предварительных вопросов, св. Павел, устремив взор на Синедрион, начал свою защиту словами: «Мужи братия! Я всею доброю совестию жил пред Богом до сего дня». Что-нибудь в этих словах в особенности неприятно было первосвященнику. Может быть, ему не нравилось употребление слова «братия», которое можно допустить только с равными, тогда как он ожидал бесчисленных выражений рабской покорности, так как эти последние шли гораздо более к положению узника перед собранием мудрецов. Но св. Павел был не человек низкого сословия, а равви. Легко может статься; что он употребил слово «братия» вместо «отцы» намеренно, потому что сам был некогда членом Синедриона. Еще более могли раздражить первоприсутствующего смелые суждения невинного человека, ибо, хотя и с прискорбием, но первосвященник должен был сознавать в душе, что его общественную жизнь нельзя назвать добросовестной перед Богом или перед людьми. Первосвященником же в то время был Анания, сын Небедоея, возведенный в это звание Иродом халкидским. По характеру и образу жизни, это был самый развращенный из саддукеев самого худшего периода иудейских иерархов. История передает об его неразумном мщении самарянам и о далеко неблагородных средствах, употребленных им для избежания последствий участия в произведенных при этом убийствах. Талмуд для довершения картины прибавляет, что Анания был грабитель-тиран, который своей ненасытной алчностью довел до нищеты низших священников, обсчитывая их в десятинах, и что он посылал своих любимцев с дубинами выбивать десятины силой. Но Анания держался в этом звании в течение такого периода времени, который по тем временам был необычайно продолжителен. Срок этот прерывался только временным отсутствием, когда Анания в виде узника отослан был в Рим для ответа. Но при этом случае, благодаря заступничеству какого-то актера и наложницы, по-видимому, выиграл дело, однако же, почти вслед за тем был низложен для предоставления этого звания Измаилу Бен Фаби, и немногие пожалели о нем, когда он был вытащен из водосточной трубы, в которой скрывался и погиб под кинжалом сикариев, которым покровительствовал и которыми руководил сам в дни своего благоденства.