Матвей Барсов - СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Ст. 6-9. Павел видел, что не все, бывшие в собрании, одинаково враждебны Евангелию и ему. Были там фарисеи, верившие в воскресение, бессмертие души, в существование духовного и невидимого мира, и саддукеи, которые, будучи безусловными материалистами, отвергали все это. Поелику ни те, ни другие не хотели стоять на почве Евангелия, то он переносит вопрос на почву обыкновенных споров. «Братия! — говорит он, — я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят» (6). Павел не ошибся в своем ожидании. Едва он произнес последние слова, как произошли споры, и фарисеи, если не все, то, по крайней мере, некоторые, готовы были защищать его. «Ничего худого мы не находим в сем человеке, — говорили они. — Если же дух или ангел говорил ему, не будем противиться Богу» (9).

Защищая его против саддукеев, фарисей должны были отстаивать его и от тех, которые обвиняли его в том, что он свое христианство ложно прикрывает верованием в воскресение. «Если дух или ангел говорил ему», — замечают фарисеи. Следовательно, в начале заседания Павел повторил рассказ о своем обращении, открыто приписывая его явлению и словам воскресшего Иисуса. Если же он не говорил об этом в Синедрионе, — значит, фарисеи и без того довольно знали, кто он и чему учил. Для чего же апостолу нужно было скрывать, ограничивать свое учение? Он не имел ни малейшего намерения уверять, что его учение ограничивается проповедью о воскресении, а хотел только показать, что между ним и фарисеями есть связь, ставящая их на одну почву в этом деле.

Ст. 10. Раздор увеличился, и произошел шум. Был ли это только спор фарисеев с саддукеями, или Павел снова сделался предметом раздора и угроз? Историк говорил только, что тысяченачальник, боясь, чтобы Павел не был растерзан на части, приказал воинам сойти взять его из среды их и отвести в крепость (10). Синедрион обыкновенно собирался в святилище, куда, следовательно, запрещен был доступ римским воинам. Но возле крепости было другое место собрания, и там-то, вероятно, воины взяли Павла.

Ст. 11. В темнице, куда отвели его, его ожидала лучшая и вернейшая защита, чем какую представляли самые стены крепости. В следующую ночь ему явился Господь и сказал: «Дерзай, Павел, ибо как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме» (11), когда и как, Господь не говорит, да и Павел не спрашивает Его. Он уже готов запечатлеть своей кровью это свидетельство, где угодно — в Иерусалиме или в Риме. Но Господу угодно, чтобы это совершилось в Риме. Значит, Павлу еще остается время поработать Господу.

(XXIII, 12-22) Ст. 12-15. Но иудеи не знали, какой невидимой защитой Господь окружил Своего служителя: они ожидали его при выходе из крепости, скрывшей его от их ярости. Ожидание длилось, и некоторые хотели сократить его. На следующее утро, около сорока человек собрались и поклялись, говорит историк, торжественно, страшной клятвой, дали обет не есть и не пить, пока не убьют апостола (12); этот обет и план исполнения его они тотчас открыли членам Синедриона. Едва ли все в собрании склонны были запятнать себя убийством; но достаточно было согласия некоторых, чтобы признать обет и убедить Синедрион потребовать Павла в собрание еще раз; достаточно было обратиться к одному первосвященнику, способному, по свидетельству Иосифа Флавия, принять участие в каком угодно преступлении, — первосвященнику, насильственная смерь которого скоро подтвердила пророческое слово Павла: «Бог побьет тебя самого!» — Итак, решено было потребовать еще раз Павла из крепости в Синедрион; убийцы будут ожидать его на дороге.

Ст. 16-20. Об этом намерении, неизвестно как, узнал племянник Павла «сын сестры Павла», он пробрался к Павлу и открыл ему заговор. Если бы Господь не сказал Павлу, что он нужен Ему в Риме, то он, вероятно, смело пошел бы навстречу опасности, предоставляя свое освобождение воле Божией. Но поелику он должен жить, то и рассудил, что, следовательно, Господь хочет его спасения. Посему он отослал этого молодого человека к тысяченачальнику; последний понял всю ответственность свою за предположенное убийство и решился отослать Павла, под охраной воинов, в Кесарию, где жил римский правитель (Воскр. Чт. 1873 г., т. 2, стр. 187).

В Кесарии, куда отправили ап. Павла из Иерусалима, жил правитель Иудеи — Феликс. Это был тип порочнейших правителей того печального времени. Хотя Деяния Ап. не представляют очевидных данных для оценки характера этого жестокого правителя, державшего невинного Павла два года в темнице, но есть другое свидетельство, — история Тацита, изображающая неизгладимыми чертами нравственную сторону его. «Император Клавдий, — говорит Тацит, — отдал разоренную Иудею в управление всадникам или вольноотпущенникам. Одним из последних был Антоний Феликс, запятнавший свое правление жестокостью и грабежом и соединявший в себе почти безусловную царскую власть с душою раба» (Ист. Тац. V, 9). Он был братом другого раба — Палласа, который, по милости Агриппы, захватил в свои руки управление Римом и всей империей. Несмотря на поддержку со стороны своего всемогущего брата, Феликс хотел придать своему положению в Иудее некоторого рода национальное основание: он женился на Друзилле, дочери Ирода Агриппы и жене царя Емисийского, Асиза, бросившей своего мужа ради Феликса. Но его суровый нрав, порочная жизнь, отсутствие блестящих талантов, жадность, низость и заискивание у народа, — словом, все отталкивало от него иудеев и возбуждало в них ненависть к нему. Насколько они были основательны и справедливы в этом случае, показывает то обстоятельство, что Нерон, через два года правления Феликса, должен был разобрать их несогласия и оправдать иудеев. Феликс был отозван и, не будь его сильного брата, поплатился бы головой за свой гнусный деспотизм в управлении Иудеей. Таков был правитель Иудеи, к которому привели Павла. При наступлении вечера, четыреста пеших воинов и семьдесят всадников отправились из Иерусалима, посадив Павла на лошадь и ведя его в середине. Такая сильная охрана, по-видимому, свидетельствует, что существовали и другие планы, кроме плана сорока заговорщиков, и что тысяченачальник боялся народного восстания. Иерусалимский тысяченачальник написал Феликсу довольно беспристрастное письмо, в котором объявлял (Деян. XXIII, 26 и след. ), что он не нашел Павла виновным ни в каком преступлении, достойном смерти или оков, что приводил его в Синедрион и увидел, что его «обвиняют в спорных мнениях, касающихся закона иудейского». Узнав потом, что его жизнь — в опасности, он отправил его в Кесарию и объявил иудеям, что они могут, если хотят, обвинять его перед правителем (Воскр. чт. 1873 г., ч. 2, стр. 228).