Яков Кротов - Чистая Россия

Неправда деления на «мы» и «они была в том, что деление производилось материалистически, марксистски: номенклатура — «они», а нет — «мы». Как и положено марксистскому, деление это было непоследовательным. В «мы» записывали и вполне номенклатурных деятелей, лишь бы карман от кукиша оттопыривался, хотя холуй-циник не в пример опаснее холуя идейного. Что и обнаружилось в 1990-е годы во всей красе.

Плохая новость: «они» — не только получающие в разы больше «нас». «Они» — это и широкие народные массы, привыкшие к жизни в зазеркалье. «Они» прекрасно могут обходиться без идеологии или цитировать Священное Писание так, что преисподняя краснеет и херувимы бледнеют. Цинизм оказался сильнее и опаснее коммунизма. Он победил и в международном масштабе: в холодной войне не оказалось победителей и побеждённых, выжили только циники.

Хорошая новость: «мы» — самозарождается. Среди тех, кто никогда и не задумывался, что такое «свобода» и порядочность, вдруг кого-то пробивает — или что-то пробивается? — и человек начинает задумывается. Девочки и мальчики вновь, как в любой год любой эры, начинают спрашивать «Почему?» — и чем наглее им отвечают: «По кочану!», тем внимательнее вглядываются люди в происходящее вокруг, а не только в бумажник. Это не означает неизбежности свободы, это означает неизбежность человечности.

Развод кажется шагом к свободе, этим и соблазнителен. Деспотизм очень любит разводить людей, предлагая им освобождение друг от друга. «Разводи и властвуй», — это лучше «разделяй и властвуй», потому что «разводить» в России стало теперь означать и «обманывай». На регулярно устраиваемых разводках стоит всякий деспотизм. Он делает гадости не ради гадостей, а чтобы реакция на эту гадость развела людей между собою. Преступления, конечно, ужас для жертв преступлений, но ужасны и расхождения в оценке преступлений, а более всего ужасны ссоры из-за этих оценок. Власть устраивает тесты на прочность отношений людей между собой, и нужно сообразить, как отвечать на эти тесты, сохраняя и своё достоинство, и своё мнение, и дружбу.

Самым ранним тестом на дружбу в России 1990-х годов были «ельцинские реформы». Сами по себе реформы были абсолютной фикцией, реальное распределение собственности и власти шло за кулисами, но отношение к фикции было серьёзным, и это хорошо. Ведь речь шла о важнейшем этическом вопросе: цель оправдывает средства или нет.

Были, конечно, и более ранние тесты — не говоря уже о совсем древней советской истории, был целый залп тестов в конце 1960-х годов. Тестировалась тогда преимущественно интеллектуальная среда, но это и сейчас так. Отношение к процессу Бродского, готовность подписать письмо в защиту Амальрика, отношение к вводу танков в Прагу в августе 1968 года, готовность обругать диссидентов не только на открытом партсобрании, но и в разговоре с друзьями на кухне, — всё это тесты, благодаря которым власть разводила друзей, отделяла овец от козлищ и плевелы от семян. После чего овец высылали, семена выбрасывали, а козлищ и плевелы поощряли, чем могли.

Самым продуктивным тестом в России после 1990 г. было, впрочем, отношение не к внутренней проблеме, а к внешней — к войне в Чечне, а ещё точнее — ко второй войне в Чечне в августе 1999 года. Взрывы в Москве жёстко развели тех, кто был готов поверить правительственной версии, и тех, кто считал, что сомнения законны и неизбежны.

Казалось бы, после такого испытания уже все размежевались. Нет: нашлись люди, не верившие кремлёвской лжи о Чечне, но поверившие кремлёвской лжи о Грузии в августе (опять!) 1968 года. Если Россия нападёт на Украину «для защиты прав дискриминируемых русских» — найдутся, обязательно найдутся такие, что поверят: дискриминируют, надо вторгаться. Если Россия вторгнется в Польшу, чтобы превентивно устранить угрозу обстрела ракетами, — найдутся обязательно, кто поверит: надо вторгаться, ибо НАТО станет бомбить Россию. Между прочим, ракеты противоракетной обороны никого бомбить не могут, они могут лишь сбивать другие ракеты.

Думает ли Кремль всерьёз, что Грузия, США или НАТО хотят напасть на Россию? Конечно, нет.

Хочет ли Кремль всерьёз напасть на Украину, Польшу, Чехию? Хочется верить, что нет. Хотя тут именно предмет веры, ведь история напоминает: всерьёз нападали, и совсем недавно. В отличие от НАТО и США, которые на Россию не нападали никогда, а в начале 1990-х годов, помнится, эти страны изрядно бомбардировали Россию посылками с гуманитарной помощью.

Стремится ли Кремль проверить на лояльность своих подданных? Вот это точно «да»! Да и все предыдущие войны, которые велись в течение веков и превратили крошечное московское княжество в крупнейшую державу мира, доставляли прежде всего вот эту радость: сплочение вокруг власти. Любая война есть упражнение на преданность тех, кто уже завоёван: назовите врагами тех, кого власть назвала врагом, порвите с друзьями, которые думают иначе — они пятая колонна врага, станьте врагами для врагов и друзьями генералам и главнокомандующему.

Можно ли удержаться и не участвовать в этих тренировках на лояльность? Можно, но трудно. Точнее, трудно, а всё-таки можно. Очень трудно — ведь логика в милитаризме есть, это вязкая, пленяющая логика паранойи. Почти невозможно остаться вне этой логики, когда вокруг, кажется, все её разделяют — а власть заботится о том, чтобы не разделяющие логики войны оставались в тени.

Самый же важный вопрос: можно ли не ссориться с теми, кто хочет поссориться с тобой? Можно ли не становиться врагом тому, кто начинает рассматривает тебя как врага? Можно, и это не должно быть трудно тому, кто против войны. Ведь если ты миротворец, ты должен не только не бояться окружающего мира, ты должен уметь жить в мире с окружающими. «Мир» не означает «единомыслия». Это война стремится установить единомыслие, мир же радуется разнообразию. Именно об этом говорил апостол Павел, когда писал верующим, что надлежит быть разномыслиям между ними.

Пусть родственник, друг, собрат по приходу уверовал во враждебность НАТО — ну и что? Ну, разномыслие! Между мужчиной и женщиной всё равно больше разницы, чем между верующим в угрозу со сторону Запада и неверующим в эту угрозу. Но ведь живут мирно мужчины и женщины друг с другом, во всяком случае, иногда. С нами — пусть рвут, но мы рвать ни с кем не должны, всегда должны ждать и надеяться, что порвавший — свяжется с нами вновь! Порвать с тем, с кем разошлись во взглядах, означает навредить прежде всего себе, доставить удовольствие тем, кто пытается всех разорвать и разъединить — нет, не Кремлю, не власти, а куда более мрачной, грозной, безликой силе — злу и греху. НАТО, конечно, не нападёт, а дух враждебности уже напал и уже побеждает — но ему можно и нужно сопротивляться и не давать ему разводить тех, кого свели вместе вера, надежда и любовь.