Александр Сегень - Поп

— Пароль?.. — задумался Сергий. — Не надо пароля, Павел Анатольевич. Пусть он просто вернет мне вот эти четки.

Сергий взял со стула четки и вручил их своему гостю.

— Если все будет в порядке, я с благодарностью возьму их, а если что не так, отвечу: «Спасибо, но это не мои». И пусть он тогда приходит спустя какое-то время.

Первого июля германские войска входили в столицу Латвии. Секретарь митрополита, являвшийся одновременно агентом НКВД, в отчаянии докладывал Судоплатову:

— Его нигде нет! Как сквозь землю провалился! Что делать?

— Ноги пора делать, вот что! Немцы будут здесь через час. А за то, что упустил митрополита, пойдешь под трибунал!

В тот же день немцы вошли и в Тихое. Зажиточные латыши встречали их хлебом-солью, красиво преподнесенным на пшеничном снопе. Кто-то угощал немцев пирожками. Двое мужиков вынесли красное знамя с серпом и молотом и, разодрав надвое, бросили их к ногам немцев. Немцы вешали свой красный флаг с черной свастикой в белом круге, по-хозяйски распоряжались в сельсовете, пинками выбрасывали оттуда каких-то служащих.

А тем временем отец Александр стоял перед дочерью Моисея. Она была в длинной белоснежной рубашке. Отец Александр вопрошал:

— Отрицаеши ли ся от сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

— Отрицаюся! — отвечала Ева.

— Сочетаеши ли ся Христу?

— Сочетаюся! — отвечала Ева.

Здесь, в храме, еще никто не знал о приходе немцев. Две певчие старушки, пользуясь заминкой, переговаривались:

— Молотов: «Война!», Сталин: «Война! Война!» А сами драпают, немцы уже от нас совсем близко.

— Ох, может, даст Бог, мимо пройдут. Страшно!

— А когда сталинцы входили, не страшно было?

— Тоже. То одни, то другие, что за напасть!

Ева вошла в купель. Отец Александр окунал ее:

— Крещается раба Божия Ева во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь.

Отец Александр не признавал таинства крещения без полного погружения в купель. Он трижды с удовольствием окунул новую христианку, та фыркала и радостно смеялась, и крупные капли падали с ее черных ресниц.

А немцы уже с хохотом наклеили на двери храма плакат с Гитлером. Трое вошли в храм и стали смотреть. Один сказал:

— Гляди, как эти дикари моются!

И все трое заржали.

Отец Александр совершал миропомазание — рисовал Еве кисточкой крестики на лбу, на веках, на ноздрях, на губах, на ушах, на груди, на руках и ладонях, на ногах...

— Печать дара Духа Святаго. Аминь.

Хор запел:

— Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся, аллилуйя...

Отец Александр возгласил, как бы и в сторону немцев:

— Господь просвещение мое и Спаситель мой. Кого убоюся?

Немцы уже перестали ржать и ухмыляться.

— Ладно, ребята, пошли! Таинство... — сказал один.

И все трое медленно потянулись к выходу.

Но вскоре, как только зазвучал псалом «Блаженни, ихже оставишася беззакония», в храм снова вошли люди в немецкой военной форме при оружии, а с ними — ксёндз из соседнего хутора со своими прихожанами. У одного с собой была лестница, и он сразу деловито приставил ее к стене и стал подниматься к верхним иконам. Другие, так же не теряя времени, ринулись срывать иконы, висящие внизу.

— Как вы смеете врываться и кощунствовать в нашем храме! — едва не потеряв дара речи, воскликнул отец Александр.

— Это больше не ваш храм, а наш, — ответил ксёндз, глядя на батюшку торжествующим взором. В речи его заметно прибавилось польского акцента — словно еще немного, и он совсем забудет, что когда-то знал этот поганый русский язык.

— Как вы смеете говорить, не наш храм! — задыхаясь, жалобно говорил отец Александр. — Он построен русскими людьми во имя Православной Русской Церкви, во славу Отца и Сына и Святаго Духа!

— Все это уже ненужные отговорки, — отвечал ксёндз. — Католикам не хватает места в костёлах, а у вас просторные храмы. К тому же вас сегодня же расстреляют.

— Так чем же вы тогда отличаетесь от большевиков?

— Оставьте демагогию, отец Александр.

Не в силах взирать на поругание храма, батюшка выскочил наружу. Там стояли его прихожане и ничего не предпринимали. Он бросился к ним:

— Что же вы стоите!

— А что нам делать, батюшка? — стыдливо произнес один. — Их вон какая сила.

— «Не в силе Бог, а в правде»! Да как же вы посмели забыть сии священные слова Александра Невского!

— Так ведь у нас даже оружия никакого нет.

— Сдаетесь, значит? Отдаете святыни на поругание?

— Что ж, не впервые, отче!

— А я буду бороться!

Первый испуг в нем прошел, и отец Александр бросился в свой дом, чтобы немедленно собраться и опять ехать в Ригу.

— Остынь, отец Александр! Зайчик мой подседелый! — лепетала матушка. — В такие дни подстрелят тебя и глазом не моргнут. Переждать надо, выждать. Когда все успокоится, тогда и надо ехать в Ригу. Да и то неизвестно, жив ли там наш Сергий! Слышишь, что? Не пущу.

— Да ведь там храм разоряют!

— Будет на то воля Божья, вернется все на круги своя.

— Нет, поеду!

— Нет, не поедешь!

— Ох, Алевтина!

— Ох, Александр! Говорила я, не надо крестить эту хитрую. Нет, ты устроил, прости господи, жидовскую кувырколлегию. Вот и накликал сразу беду на наши головы. И на храм.

— Я не имею права не крестить!

Через три дня матушка Алевтина с важным видом подошла к отцу Александру и сказала:

— Пожалуй, надобно ехать в Ригу.

— Благодарствую, — поклонился ей супруг. — Получив ваше наивысочайшее повеление, пожалуй, и впрямь поеду.

Как и в прошлый раз, отец Александр воспользовался попуткой — ежедневно из Тихого в Ригу возили в бидонах молоко, творог, сметану и масло. Водитель машины ехал, глядел по сторонам и спрашивал не то отца Александра, не то самого себя:

— Ну и чо? Ну и где она, эта война?

И война появилась, но в ином виде.

По одной стороне дороги на восток двигался не очень широкий поток немецких войск. По другой стороне на запад шел куда более густой поток советских военнопленных.

Кто-то нес белый флаг, но в основном шли мирно, и конвоиров при них было раз-два и обчелся.

Какой-то обезумевший советский солдат с азиатской внешностью вышел из лесу, подошел к догорающему танку и пристроил к огню свой котелок. К нему не спеша подошли немцы, стали толкать прикладами, повели в общую колонну пленных.

Еще отцу Александру врезался в сознание один наш солдат с перебинтованными руками. Немец подошел к нему, похлопал по плечу, сунул ему в зубы сигарету, дал прикурить.

Какой-то немец-лихач, несшийся навстречу, сбил корову, которая невесть откуда сдуру вышла на дорогу. Около коровы вышла заминка, и отец Александр видел, как один из пленных подсел к сбитой корове и стал доить ее себе в ладонь и пить, доить и пить. Подскочив другие, толкая друг друга, хватали за вымя еще дышащую в предсмертных судорогах коровушку.