Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Паломница Е., тогда еще далекая от Церкви, приехала в Оптину Вот ее впечатления, очень непосредственные, от отца Василия: «Придя в храм, я увидела две очереди, одну очень длинную, другую поменьше. Люди стояли на исповедь… И тут я обратила внимание, что в углу (там, где сейчас Распятие) исповедует тот самый, первый увиденный мною монах. И очереди к нему совсем никакой нет, а исповедуется всего один какой-то человек… Я сначала было подумала, что к этому священнику не пойду, т. к. он еще молод, а мне хотелось поговорить с кем-нибудь постарше, а, следовательно, как я считала, поумнее… Выглядел он, конечно, очень внушительно: огромный рост, крупные, четкие, строгие черты лица. Кроме того, я обратила внимание, что он слушал исповедь с закрытыми глазами, как бы отрешенно. Словом, вид у него был неприступный… Идти или нет? Деваться некуда – надо идти…

В том, что именно мне надо сказать, я так и не смогла разобраться. Поэтому просто сказала, что никогда в жизни не исповедовалась и не знаю, как это делается. Тогда о. Василий стал задавать мне вопросы. Я отвечала на них с некоторым даже самодовольством – ничем особенным не согрешила. Но когда дело дошло до исповедания веры и выяснилось, что я верю в переселение душ, не считаю Иисуса Христа истинным Богом, не соблюдаю постов и вообще считаю, что Православие слишком уж устарело, оно только для старух, он буквально схватился за голову, т. е. встал, обхватив голову ладонями, а локтями упершись в аналой, и тяжело вздохнул. Меня поразило сразу, в этот же момент, что он вздохнул так, как будто очень переживает за меня и сожалеет о моем заблуждении, от всего сердца сожалеет… И стал говорить: "Мы придумываем себе сладкие сказки, чтобы облегчить себе жизнь" (дальше я, к сожалению, не помню дословно), – которые мешают нам принимать жизнь такой, какая она есть… Может быть, не помню потому, что никаких ярких, запоминающихся фраз он не говорил, слова у него были очень простые, кроме того, я тогда вообще не могла вместить в себя ничего по-настоящему духовного. Т. е. не слова по-настоящему меня затронули. Сначала вот этот его тяжкий вздох обо мне резанул прямо по сердцу. А немного погодя пришло сознание того, что главное – то, что он так со мной говорил, так держал себя, как человек, который знает Истину. Глубокий, серьезный, умный и явно образованный человек, которому невозможно не поверить. О. Василий так и остался для меня человеком, благодаря которому я поняла, что Истина есть и что она именно здесь, в Православной Церкви». А вот говорит об о. Василии как о духовнике иеромонах о. М.: «Отец Василий был хорошим духовником. И именно в этом, в первую очередь, его ценность, может быть, и перед Богом, и пред людьми… Его внутренний облик, понимание Священного Писания и способность донести дух Священного Писания, любовь к Священному Писанию, любовь к богослужению [11]и, как плод всего этого, конечно, духовничество. Я считаю, что в о. Василии мы потеряли, в первую очередь, выдающегося духовника».

Характерен рассказ художницы И. П., которая вспоминает о своей первой исповеди в Оптиной Пустыни и именно у о. Василия (это было в 1992 году): «Я лишь недавно крестилась, – пишет она, – а на исповедь пошла к ближайшему аналою, даже не зная еще, что мне дано было исповедаться у о. Василия. Исповедоваться я тогда совсем не умела, но, помню, вдруг заплакала, когда о. Василий накрыл меня епитрахилью, читая разрешительную молитву. Не знаю, как это выразить, но я чувствовала такую любовь и сострадание о. Василия, что слезы лились сами собой от ощутимого милосердия Божия».

Во время Херувимской песни, как вспоминает Е., – «он прекратил исповедь, отвернулся к стене и встал, прижавшись лбом к древку прикрепленной к стене хоругви».

Однажды приехала навестить своего бывшего ученика преподавательница литературы Н. Д. С. «Помню, – пишет она, – я впервые приехала в Оптину Пустынь, и мы сидели с о. Василием на лавочке под липами. Я была без платка и с колбасой в сумке в качестве гостинца. Но я ехала не к монаху, а к своему ученику, беспокоясь за его участь и еще не догадываясь в ту пору, что приехала к своему духовному отцу. А потом была переписка и еще встречи… Господь дал мне ученика, ставшего моим учителем на пути к Богу… Помню свою первую исповедь у о. Василия и чувство неловкости, что я, учительница, должна исповедовать грехи своему ученику. И вдруг о. Василий так искренно и просто сказал об этой неловкости, добавив еще что-то, что я почувствовала себя отроковицей, стоящей даже не перед аналоем, но перед Отцом Небесным, Которому можно открыть все».

Оптинский рабочий Н. И. рассказывает: «Случилось в моей жизни такое страшное искушение, что я решил повеситься. Шел на работу в Оптину лесом и всю дорогу плакал. Иеродиакон В., узнав, что со мной, сказал: "Тебе надо немедленно идти к о. Василию". И тут же повел меня к нему в келлию. О. Василий стирал тогда в келлии свой подрясник и был одет no-домашнему в старенькие джинсы с заплатами на коленях и мохеровый свитер, уж до того выношенный, что светился весь. Знал я о. Василия уже несколько лет и, честно сказать, не понимал – то ли он хмурый, то ли строгий? А тут он просиял такой улыбкой, что у меня вдруг растаяла душа. Говорили минут 10–15. Помню, о. Василий сказал: "Если можешь – прости, а не можешь – уйди". Помолился еще. Вышел я от него в такой радости, что стою и смеюсь! Скажи мне кто-нибудь 10 минут назад, что я буду смеяться и радоваться жизни, я бы не поверил. А тут радуюсь батюшке: родного человека повстречал… Стал я после этого ходить на исповедь к о. Василию».

Настоятель Козельского Никольского храма протоиерей Валерий рассказал следующий поразительный случай: «У прихожанки нашего храма Н. В. умирал муж, и она попросила меня причастить его на дому. К сожалению, предсмертная болезнь осложнилась беснованием – больной гавкал, отвергая причастие. Я не решился причащать его, посоветовав обратиться в Оптину Пустынь. Оттуда причащать умирающего послали иеромонаха Василия. По словам Н. В., больной сперва с лаем набросился на батюшку, а потом стал от него уползать. И все-таки о. Василий сумел исповедовать и причастить его. После причастия муж Н. В. затих и пришел в себя… Кстати, это был не единственный случай, когда о. Василию удавалось причастить тех тяжко болящих людей, которые никак не могли причаститься из-за беснования перед Чашей».

Иконописец П. Б. рассказал о. Василию о свалившихся на него «невероятных искушениях» и задал вопрос: «Отец, скажи, откуда столько ненависти и необъяснимой злобы?» – «О. Василий, – рассказывает он, – был спокоен и ответил по-монашески, из святых Отцов: "Ну, ты же знаешь, что сказано: каждый, любящий Бога, должен лично встретиться с духами зла. И это сказано не про святых, а про обыкновенных людей вроде нас с тобой". Тут я успокоился, не запомнив, в точности, что о. Василий сказал дальше, но запомнил поразившую меня мысль. О. Василий сделал жест рукой, означающий движение по восходящей, и сказал кратко то, что я могу передать так: каждый любящий Бога должен лично встретиться с духами зла. И чем больше любовь, тем яростней брань, пока уже на высшей точке этой нарастающей брани на бой с человеком, любящим Бога, не выйдет главный дух ада – сатана».