Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Что откроется там, за дверью гроба? Кто встретит? Страшные ли черные лицом бесы, заявляющие свое право на душу грешную, или Ангелы светлые, посланные Господом за душою праведника? А иных и Сама Пречистая Матерь Божия… Нет-нет, – все на милость Божию, все! Что может монах, не могущий встать с постели, умирающий? Много может: Иисусова молитва испепеляет темные мысленные приражения, очищает сердце, только бы не дать места губительному унынию.

И вот настала радостная Пасха – Праздник праздников, Светлое Христово Воскресение. После светлой заутрени пришли к болящему отцу Павлу многие из братии похристосоваться, принесли красные яички. Он сидел, прислонившись к подушкам, в монашеской одежде, каждого встречал улыбкой, но по щекам его текли слезы.

– Что это, отец Павел, – заметил Петр. – В такой-то праздник ты плачешь!

– Да я об том плачу, – отвечал тихо Павел, – что не могу с вами, братия, быть в храме, да и в трапезной… а вовсе не от болезни.

В четверток Светлой седмицы опять пришли настоятель и скитоначальник, пришел и старец Леонид, и другие иеромонахи и совершили над болящим таинство соборования елеем. Старец Леонид сказал:

– Ты, Павел, скоро выздоровеешь.

– Знаю, батюшка, но не в здешней жизни, – отвечал тот.

– Желаешь ли, чтобы я еще к тебе пришел?

– Так желаю, чтобы ты, отче, был при мне до самой моей смерти.

А брат Петр сказал:

– Прости, отец Павел, если я в чем виноват. Завтра пораньше приду навестить тебя.

– Не увидишь меня, – был тихий ответ.

Затем вскоре речь Павла стала делаться неясной. Он закрыл глаза и что-то тихо – как бы в полусне – говорил сам с собой, и в его речи слышалось отчетливо только слово «Бог». Старец Леонид начал читать отходную. Когда чтение это окончилось, болящий, казалось, уже умиравший, вдруг сел на постели и твердым, ясным голосом стал благодарить старца Леонида за чтение. Сказал несколько слов и братьям своим Ермогену и Симеону. Потом медленно перекрестился и попросил положить его набок. Как только его положили – он сразу испустил последний вздох…

Троекратный удар колокола на Оптинской колокольне возвестил о кончине монаха. Старец Леонид начал служить панихиду. Многие из братии пришли проститься с усопшим: «Прощай, отец Павел! Мир праху твоему!» Каждый вспомнил его смиренную, чистую жизнь. И никто не мог вспомнить, чтобы он сказал кому-нибудь хотя бы одно слово неудовольствия. Иной, может быть, и думал: «Не Ангел ли жил здесь, в Оптиной Пустыни среди нас? А мы, по грубости своей, нечуткости душевной не понимали этого…» После кончины отца Павла многие из братии стали внимательнее к своей внутренней жизни.

Братья Ермоген и Симеон после похорон Павла писали родителям его: «Спешим сообщить вам печаль нашу, но более радость неизреченную о брате нашем Павле Феодотовиче. Он преселился от сего временного жития в вечные обители сего апреля 2-го числа, на Светлой неделе Воскресения Господа нашего Иисуса Христа в четверток пополудни в 9 часов. Кончина его – блаженная…» И далее описали все вышеизложенное. Конец же письма заключал в себе следующее: «Итак, наш брат о. Павел, за претерпение болезни, получа все таинства ко спасению, омыв слезами своими душу и тело свое, освятился и соединился с Господом посредством частого причащения Тела и Крови Христа Спасителя и, бывши до последней минуты в здравых чувствах, уснул блаженным сном до всемирного общего воскресения… Господь принял его в вечное блаженство, и он молится там о нас грешных. А потому малая печаль преложилась нам в великую радость. Что больше желать, как только быть уверенным, что сын ваш жив во Царствии Божием вовеки… Для того же и все мы рождаемся».

Один из братии, монах Иоанн, также находившийся при кончине Павла (а ранее бывший его соседом по келлии), рассказал, что на девятый день по смерти Павла после утрени пришел он к себе, прилег отдохнуть и задремал. Вдруг слышит за дверью громкий голос о. Павла: «Молитвами святых отец наших…» О. Иоанн вскочил, сказал: «Аминь» и тут же вспомнил, что о. Павел-то ведь умер… За дверью, конечно, никого не оказалось. Но голос-то был явственный, живой!.. «Тотчас напал на меня страх, – говорил о. Иоанн, – да тут же и радость обуяла… Перекрестился я и почувствовал в сердце некое утешение… А на мысль пришло, что о. Павел удостоился великой милости Божией, несомненного блаженства за его веру, терпение, кротость».

Слушая это, утешались братия и вспоминали слова пророка и царя Давида Псалмопевца: «Блажени яже избрал и приял еси, Господи, и память их в род и род». Брат Ермоген спросил старца Леонида о посмертной судьбе о. Павла, но старец сказал только:

– Велик Павел у Бога, и Господь прославит его.

О схимонахе Карпе мало есть известий в оптинских записях, но память о нем сохранилась. О нем писал в своем «Историческом описании Козельской Введенской Оптиной Пустыни» архимандрит Леонид (Кавелин). Мирское имя о. Карпа неизвестно. Он был крестьянин деревни Бараний Рог Масальского уезда Калужской губернии. В Оптину Пустынь поступил в 1832 году поселен был в обители, поначалу проходил послушание звонаря. А затем двадцать лет трудился в хлебопекарне. Он был, что называется, «простец», – тихий, молчаливый, кажется, и грамоты не знавший. Но архимандрит Леонид по праву назвал его «необыкновенным подвижником». Его труды были самыми обыкновенными, но как они делались у о. Карпа?

Как-то так вышло, что он и келлии не получил, а жил прямо в хлебне, в уголке. Он первым приступал утром к труду и последним от него отходил. Соработники его ввечеру расходились по своим келлиям, а он отправлялся в амбар просеивать муку, которой требовалось на день несколько пудов. Просеивал он один. На это уходила почти вся ночь. Просеянное он сам относил в пекарню. Затем приносил дров, воды из колодца, а если еще оставалось время, то не ложился спать, а разматывал пряжу для неводов, – это была его помощь братьям-рыболовам. Все ночные работы сопровождал он неумолкаемой Иисусовой молитвой. Кроме того, он ходил по келлиям и будил тех братии, которые его просили об этом с вечера (встать на келейную молитву). Обращение его со всеми было кроткое и ласковое. В церкви бывал всякий раз, как позволяли труды по послушанию. На Богослужении враг начинал бороть его сном, однако о. Карп не сдавался. Еще далеко не в старом возрасте он стал ослабевать зрением и, наконец, ослеп совсем. Он отнесся к этому очень спокойно, принял это как крест от Господа, данный ему для спасения. Трудов своих не оставил. Большим уроком было для братии видеть его неустанную деятельность при благодушном настроении. Старец Леонид о нем говорил: «Отец Карп слеп, но видит свет». Игумен Варлаам, живший на покое в оптинском Скиту, как бы испытывая его, однажды сказал: «Отец Карп! Не хочешь ли поехать в Москву? Там есть искусные доктора, они бы сделали тебе операцию, и ты бы стал видеть». О. Карп даже испугался: «Что вы, что вы, батюшка! – сказал он. – Я вовсе не хочу этого! Я спасаюсь своей слепотой».