Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Дело трудное! И многим было удивительно видеть в о. Иосифе по-настоящему смиренного человека. Откуда же он взялся, этот великий старец? Как и где жил до того, как пришел к старцу Амвросию (это было 1 марта 1861 года), который всего чуть более полугода тому назад похоронил своего великого наставника и отца духовного – преподобного Макария?.. А ведь и сюда-то он, о. Иосиф, пришел не по своей воле, а по послушанию.

Он собрался к святыням в Киев, а по пути зашел в Борисовскую Тихвинскую пустынь в Грайворонском уезде Курской губернии, расположенную на реке Ворскле. В этом монастыре проводила иноческую жизнь сестра будущего старца – матушка Леонида.

Увидев брата, худого, в бедной одежонке, с грустными глазами, она прослезилась… Ему нельзя было побывать в келлии у сестры, – строгие правила обители не допускали в жилища монахинь мужчин. Вот только на дворе, на крылечке можно было поговорить. Но холодно было.

И вот матушка Леонида смотрит в окно, а там братик ее Иван запасает для нее дрова: колет и аккуратно складывает под навес; щепочки для растопки собирает и тоже – под крышу. Или отгребает от келлии (это была небольшая избушка) снег, обметает завалинку, чтоб не отсыревала… Сварит матушка щей погуще и в горшочке выносит брату вместе с ложкой и хлебом. Он кланяется, берет всё это и идет в странноприимную, чтобы там покушать. Не сетовали они на установленное правило, смирялись. Кроткие души были у них обоих.

Игуменья, мудрая старица Алипия, увидела их великое смирение – и сестры, и брата – и разрешила им в своем присутствии побеседовать в келлии матушки Леониды. И пошел тихий разговор, – то вспомнили что-то, да о братьях и сестрах, но больше – про святыни, которых много уже повидал юноша, направляясь в Киев, он уже заранее предвкушал, что там и где увидит в Киеве. Печерский патерик читал, и рассказы странников слышал… Ни малейшей жалобы на жизнь не услышала от него игумения Алипия. Слушала она, слушала, да и сказала:

– Оставь свой Киев… иди в Оптину к старцам.

Иван замолчал, робко взглянул на сестру, – она кивнула головой: «Послушайся».

И он послушался. А когда он и старцу Амвросию, придя в Иоанно-Предтеченский Скит, сказал, что собирался-то не сюда, а в Киев, то старец слегка стукнул его сухонькой ручкой по голове и сказал:

– Зачем тебе в Киев… Оставайся здесь.

– Благословите, – только и вымолвил юноша. И остался в Оптинском Скиту. До конца жизни.

Отец и мать о. Иосифа были крестьяне, звали их Ефим Емельянович и Мария Васильевна. Фамилия их была Литовкины, – она происходила от слова «литовка» – это была самая распространенная в русском крестьянском хозяйстве коса. Они много трудились и всегда помогали бедным, раздавая достатки щедрой рукой. Они постоянно посещали храм. Молились и дома, а еще читали духовные книги, Священное Писание и Четьи-Минеи. Шестерых своих детей воспитывали с любовью, но в строгости и страхе Божием. Будущий старец о. Иосиф был в семье вторым по старшинству сыном. Родители назвали его именем почитавшегося ими святого – Иоанна Милостивого, готовившего еще при жизни себе сокровища на Небесах, раздавая имение бедным.

У отца была добрая и мягкая душа. А мать, хотя и была тоже добрая, но отличалась большой строгостью. Дети ее любили, но и побаивались, а значит, и слушались с первого слова. Всех их от мала до велика она брала с собой в храм, а они и не скучали на службе – им тут всё было по душе. Иван даже и на клиросе пел. «Помню, как, бывало, мать будит меня, – вспоминал старец Иосиф, – чтобы идти к утрене или обедне, а мне не хочется рано вставать с постели; но делать нечего, надо было вставать. Зато в церкви и после весь день так было мне хорошо и весело на душе!»

И еще рассказывал: «Дома тоже мать заставляла меня читать акафист Спасителю или Божией Матери. Иногда, бывало, стоишь, молишься, а в окно увидишь: ведут медведя по улице, шум, народу много, и страшно так станет, и еще усерднее начнешь молиться». Кто-то спросил старца в этом месте его рассказа: «Неужели нельзя было подойти к окну и поглядеть на диковинку?» – «Нет, – ответил старец, – этого нельзя было. У нас мать строгая была».

Ваня был веселым и резвым ребенком, но очень болезненным. После золотухи он стал близоруким и туговатым на одно ушко. Раз он обварился кипятком… В другой раз старшая сестра нечаянно посадила его на слишком горячую лежанку… Как-то один отрок со всего разбега сбил его с ног, и он от неожиданности сильно прикусил себе язык А еще в семье заметили, что у этого ребенка нежная и чуткая душа, – он сразу чувствовал, когда кому-нибудь из родных бывало плохо, грустно. Ваня по застенчивости ничего не скажет, но как только увидит, что кто-то погрустнел, – то и начнет ласкаться к нему.

Отец не раз высказывал пожелание, чтобы кто-нибудь из его детей пошел в монашество. И первой исполнила это его желание дочь Александра, впоследствии монахиня Леонида; мать отвезла ее в Борисовскую пустынь и там поручила Царице Небесной. Отец же выстроил ей там избушку-келлию. А до ухода в монастырь сестра Александра для Вани была и няня, и учительница. Она выучила его грамоте, потом водила в двухклассную школу, всегда заботилась о нем. После ее отъезда он скорбел больше всех. Как вспомнит, так и заплачет: «Сестрица моя родная, что же ты меня покинула?»

Отрок он был такой, что в школе протоиерей, законоучитель, сказал о нем: «Вот увидите, что из него выйдет что-нибудь необыкновенное». Отец Вани, Ефим Емельянович, умер, когда мальчику было всего четыре года, но уже тогда он сказал про своего маленького сына: «Из него выйдет что-нибудь особенное».

Когда Ване шел девятый год, был случай, изумивший всех. Играя с товарищами, он вдруг изменился в лице, поднял глаза и руки к небу и через несколько мгновений упал без чувств. Его принесли в дом, уложили. Когда он очнулся, то его спросили, что это с ним было.

– Я увидел на воздухе Царицу, – сказал он.

– Да с чего ты взял, что видел Царицу?

– На Ней была корона с крестиком.

– А что же ты упал?

– Около Нее был такой свет, – тихо сказал он и добавил: – Я не знаю, не знаю как сказать! – и заплакал.

С этого времени Ваня стал еще более тих, совсем перестал играть с детьми. Как сказано в его житии, «взгляд его кротких глаз сделался еще глубже, а в его детском сердечке загорелись живая вера и любовь к Царице Небесной».

Через некоторое время в селе Городище, где жили Литовкины, случился большой пожар. Было жаркое лето. Во время грозы от молнии загорелся один дом, ветром бросило пламя на соседние крыши, большей частью соломенные… Пламя забушевало так сильно, что люди растерялись. Литовкины незадолго перед этим отстроили новую избу и даже не успели как следует обжиться в ней. Огненная стихия перекинулась уже и на этот край села. Семья Литовкиных, выйдя из дома, молилась со слезами о спасении жилья, а Ваня, протянув руки к церкви Покрова Пресвятой Богородицы, в простоте души воскликнул: