Герман Бавинк - Уверенность веры

Подтверждение таинствами

Эти обетования предлагаются нам в двух формах: слышимой и видимой, в проповеди и таинстве. Таинства – это знаки и печати Слова и поэтому подчиняются Слову. Без Слова они бесполезны и перестают быть таинствами. Поэтому они не могут символизировать или передавать благодать, которая была бы еще не заключена в Слове и не представлена через Слово по вере. Таинства предполагают веру в это Слово. Всякий, кто не принимает Слово верой, ничего не получает из таинств, и использует их только для самоосуждения, лишая себя извинения. Таинства предназначены только для верующих, потому что они не производят то, чего у человека нет, а лишь укрепляют то, что у него уже есть. Они делают так по своей сущности, потому что они связаны со Словом и есть знаком и печатью, которые подтверждают его.

Таинства подтверждают и укрепляют силу двумя способами. В первую очередь, они запечатлевают обетование Бога, данное верующим, что Он всегда будет их Богом и Богом их потомков. Он помнит Свой завет и дает им все благословения спасения – прощение грехов и вечную жизнь. Он не оставит доброе дело, начатое в них, но завершит его ко дню Христа. Во-вторых, путем подтверждения Божьих обетований в таинствах верующие укрепляются в своей вере. Вера становится сильнее по мере возрастания уверенности в Божьих обетованиях и их исполнении. Сознание следует за бытием. По мере того, как ребенок становится взрослым, он отказывается от детских вещей, начинает сознательную жизнь и ходит в свете знаний. Чувства отходят на задний план, и всю жизнь освещает неизменная уверенность веры. Это побудило Павла сказать, что Сам Дух свидетельствует с его (Павла) духом, что он – дитя Божье (Рим. 8:16). Ибо все, водимые Духом Божьим – Божьи дети (Рим. 8:14).

Плоды уверенности

Сама сущность веры исключает возможность того, чтобы те, кто привился ко Христу, не приносили бы плодов благодарности (Гейдельбергский катехизис, вопрос 64). Те, кто верят в праведность по делам, кажется, боятся того, что вера, которая покоится только на Божьих обетованиях, будет губительной для нравственности. Но такой страх абсолютно беспочвенный и безосновательный, потому что в определенном смысле не существует такого понятия, как мертвая вера без дел. Любая вера, даже обычная, повседневная вера, и подобным образом в религии так называемая историческая, непостоянная и чудотворная вера приносит плод, но свой собственный плод. Если, находясь далеко от дома, мы получаем известие о том, что в нашем доме или семье что-то случилось, и мы верим в это, то это не может не повлиять на нас. Мы сразу же торопимся возвратиться домой. Писание говорит о том, что бесы верят в то, что есть Бог; они не могут отрицать это, и поэтому они трепещут (Иаков 2:19).

Также историческая вера, которая связывает весь христианский мир с истиной Евангелия, также не была без плода, потому что разные люди были увлечены ею и таким образом сохранены от множества ужасных грехов. Несмотря на то, что в те дни широкое распространение получило лицемерие и множество злодеяний совершались в тайне, тем не менее такое лицемерие было почитанием истины через заблуждения и добродетели через грех. Безусловно, оно было не хуже ужасной откровенности, с которой бесстыдно совершалось большинство омерзительных поступков в современном обществе.

Следовательно, любая вера приносит плод, соответствующий своему объекту и сущности. В зависимости от того, каков объект нашей веры – хорошая или плохая весть, обещание или угроза, история или знамение, Евангелие или закон, она будет отличаться по своей сущности и также будут различны и плоды, приносимые ею в нашей жизни. Если это истинно о всех видах веры, то насколько правдивее это должно быть относительно веры, укорененной в духовном обновлении сердца, которое истинно приняло Евангелие как благую весть, полагаясь только на Божью благодать во Христе. Такая вера не может порождать беспечных и нечестивых людей; она приносит плод, соответствующий своей внутренней сущности, плод, прославляющий Отца.

Такой плод еще раз приоткрывает действенность, крепость и силу веры. Особые переживания и добрые дела никогда не могут наперед доказать истинность веры. Все искренние переживания и добродетельность – это не корни, а плоды веры. До тех пор, пока обетования Евангелия не будут приняты верой, они не будут оказывать никакого влияния на наше сердце и жизнь через совесть. Чувства определяются пониманием, а воля следует за ними двумя. Вера – источник эмоциональной жизни и сила, которая вдохновляет нас на поступки. Если же вера не приходит первой, то не может быть никаких искренних переживаний и добрых дел.

До тех пор, пока мы не уверены и не тверды в своей вере, до тех пор, пока мы все еще сомневаемся, мы будем продолжать чувствовать обеспокоенность и страх. У нас не будет смелости и доверия, присущих Божьим детям. Мы будем слишком увлечены собой, чтобы суметь уделить свое внимание проявлению любви к Богу и ближним. Наша душа обращена на себя, мы не видим всю полноту картины мира. Все равно в той или иной степени мы подвержены духу боязни. Мы все еще чувствуем, что находимся далеко от Бога, а наша жизнь не строится на основе общения с Ним. Незаметно для других мы все еще вынашиваем мысль, что мы должны угождать Ему своим ростом и качествами, и мы все еще поступаем согласно своим законническим принципам; мы остаемся слугами, а не детьми.

Но если в вере мы сразу же сосредотачиваемся на Божьих обетованиях и опираемся на его благодать, тогда мы – Его дети и получаем Дух усыновления. Этот Дух связан с нашим усыновлением; Он свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божьи (Рим. 8:15-16). Тогда мы ощущаем себя Божьими чадами, имеем соответствующий статус и духовный опыт, совершаем добрые дела – не для того, чтобы получить оплату, как это делают слуги, а в знак благодарности.

Если мы – дети, то мы также и наследники, наследники Божии и сонаследники Христу. Изменение порядка спасения – то есть отделение веры от единственно надлежащего ей объекта – в результате привело к тому, что верующие сосредотачивались все больше и больше на себе, собираясь вместе для того, чтобы поговорить о духовных вопросах, при этом бросая мир на произвол судьбы. Христиане- пиетисты предпочли отойти от «бурности» жизни и ограничиться своим узким кругом. Только религиозная, духовная жизнь считалась истинной. Она отодвинула всю другую деятельность на задний план, считая ее менее ценной. Человек был действительно привязан к своей семье и работе в обществе, а потому должен был уделять некоторое внимание им, но в действительности делал это очень неохотно. Жизнь в мире очень сильно отличалась от духовной жизни; первая всегда казалась более или менее вовлеченной в служение миру. Как бы там ни было, это была жизнь «низшего порядка». Спокойное миросозерцание или рассуждение в кругу верующих о Божьих деяниях в наших душах – вот что считалось настоящей жизнью, идеальным состоянием, истинным уделом христиан.