Михаил Гаврилов - ФЕРРАРО-ФЛОРЕНТИЙСКИЙСОБОР и РУСЬ

Ведь о принудительной подписи под актами Вселенского Собора не молчат, а о принуждении к такой подписи и тем более не молчат. А вот Авраамий молчит. Молчит заграницей, это понятно. Молчит и на родине — и в родном Суздале и в Москве. Ни слова не сказано об этом ни в т. н. «Путевых Записках» неизвестного суздальца (о них — ниже), написанных довольно рано, не позже 1441–1442 г. г. Пеервое упоминание о насилиях, творившихся в Италии над еп. Авраамием, появляется в «Повести» Симеона и относится уже приблизительно к 1458 г. Замечательно при этом, что Симеон даже и не сообщает, где, когда и кому сам еп. Авраамий свидетельствовал о творившихся над ним насилиях. Любопытно и то, что все эти три лица — Исидор, недавно с возмутительными целями им плененный Авраамий Суздальский и иеромонах Симеон едут, из Италии на Русь, как пишет Симеон, вместе, в согласной компании, никому и в голову не приходит сейчас же, по свежим следам, заявить, кому следует, о творившихся будто бы на Соборе бесчинствах, тем более, что главный-то из виновников, ведь, тут же налицо, — напр., в Польше, где и духовенство и власти были отнюдь не на стороне папы Евгения IV, а скорее уж на стороне антипапы Феликса V, поддерживаемого Базельским Собором. Все это как-то забывается, и Симеон записывает, примерно, лет через семнадцать после всего этого, около 1458 г., когда и самого Авраамия, наверно, уже и на свете не было, что подпись Авраамия была вынуждена заключением в тюрьме.

Итак, указанное нами выше недоумение усложняется до крайней степени: до нас не только не дошли какие бы то ни было личные заявления самого Авраамия, но нет и ни одного заявления какого-нибудь свидетеля о таковых со стороны Авраамия заявлениях и протестах, включая в их число и того единственного автора, который, семнадцать лет спустя после прискорбного события, решился о нем упомянуть.

Но зато, как мы уже говорили об этом выше, от самого Авраамия дошло до нас несколько отрывков о мистериях, отрывков, высказывающих сочувственный взгляд автора на мистерии и вовсе не выказывающему себя противником обрядов латинской Церкви, каким бы должен быть Авраамий, если бы он действительно был брошен в тюрьму за нежелание подчиниться Собору и подписать постановление об Унии. [10] См. вышеуказанную книгу Щербины, ст. 46.

Следующим русским источником истории Флорентийского Собора является «Инока Симеона, иерея Суздальского, повесть, как римский папа Евгений составил осьмый собор со своими единомышленниками». [11] См. у Попова в ук. соч., от. 344–359 и у А. Павлова: Критические очерки на историю древней греко-русской полемики против латинян. СПБ., 1878. Мы уже кратко упоминали об этом Симеоне. Спутник и сотрудник митроп. Исидора и еп. Авраамия, иеромонах Симеон Суздальский, на обратном пути оставил своих спутников в Венеции, а затем отправился прямо в Новгород, почему-то осторожно минуя Суздаль и Москву, что уже довольно подозрительно. [12] См. об этом Е. Голубинский, ув. соч., ст. 451, прим. 1 и у Павлова, Крит, опыты, ст. 206. Казалось бы, стражу православия и неколебимому борцу против папства, каким рисует себя Симеон, следовало бы прямо отправляться в епархию своего епископа, а потом немедленно в Москву, чтобы как можно скорее разоблачить вероломного Исидора. Но вот, незадолго перед приездом в Москву, Исидор оказывается в Смоленске, откуда требует выдачи из Новгорода Симеона. Новгородские власти, невидимому, с полного одобрения архиеп. новгор. Ефимия, без всяких колебаний выдают Симеона смоленскому князю Юрию Семеновичу-Лугвеньевичу, [13] Смоленское княжество было присоединено к Литве в 1395 г., в княжение литовского князя Витовта (1392–1430). На Руси княжил в это время Василий i (1389–1425). а этот последний — Исидору. Исидор сковывает Симеона и, в скованном виде, везет его с собою в Москву. Казалось бы, шаг со стороны отрекшегося от православия митрополита более, чем рискованный: ведь, как это будет писать впоследствии все тот же Симеон, весь гнев, испытанный им от Исидора, происходил именно от того, от чего он, Симеон, постоянно остерегал изменника-владыку, — от страшного греха — измены православию и обличал его в нем. И вот этот «изменник православию» не стесняется заковать в цепи своего злейшего обвинителя и отвезти его в таком виде в Москву.

Нам известно, что Исидор, прибыв в Москву, не встретил там ни сочувствия, ни одобрения. Летописные записи, составленные, правда, в эпоху, значительно более позднюю, рассказывают, будто Исидор прибыл в Москву в третье воскресенье Великого Поста, 19-го марта 1441 года. После литургии, во время которой он поминал Папу, он объявил о состоявшемся соединении; вел. князь, все епископы и бояре, съехавшиеся в Москву встречать митрополита, до такой степени растерялись, что совершенно отказывались подавать государю какие-либо советы относитель-но того, что делать. Великий князь, так сказать, оставленный всеми, стал думать сам с собой и, думав три дня, на третий день повелел взять Исидора под стражу. Весь этот рассказ, находимый нами в летописях, недостоверен. «Эта рисуемая летописная картина всеобщего крайнего смущения в Москве, произведенного прибытием Исидора, и вскоре последовавшего затем, благодаря твердости духа вел. кн., всеобщего решительного воспрянутия и пробуждения, есть не что иное как картинка, сочиненная в позднейшее время». [14] См. Е. Голубивский. История Русской Церкви. Период второй Московский. Том 2-ой, первая половина тома, Москва, 1900, Ст. 453.

Таким образом надлежит считать, что никаких прямых сведений о ходе событий в Москве, ни подробностей о судьбе Исидора в России у нас нет. Остается лишь область более или менее вероятных или невероятных догадок или предположений, и уже: только поэтому часто встречающееся мнение, будто "уния" была сразу единодушно отвергнута всей Россией, никак не может претендовать ни на какую достоверность.

Чему можно верить из всего того, что рассказывается в летописях о пребывании Исидора в Московском государстве, сказать трудно. Достоверно известно только, что ему удалось бежать заграницу, что помощь в побеге оказал ему вел. кн. тверской Борис Александрович и будто бы; и сам вел. кн. не велел мешать этому бегству. Такое странное отношение к «отступнику от православия» со стороны Василия II обясняют то глубокополитическими соображениями, то мотивами проникновенного великодушия. Что касается глубины политических соображений, на которых настаивает Е. Голубинский, то они сводятся, просто, к тому, чтобы Исидор как можно скорее мог уехать из Московского государства. [15] Ув. Соч. Ст. 457. Прим. 5. 9 Некоторые ищут причины в том, что Василий И, в отличие от обычных московских порядков, всегда стремился применять присущее ему великокняжеское великодушие. Как бы то не было, но Исидор бежал из России заграницу Великим Постом 1443 года.