Раби Нахман - Рассказы о необычайном

Так как был юноша философом и умницей, ему не понадобились годы для того, чтобы научиться этому делу, - уже через три месяца стал он в нем величайшим мастером, превзойдя своим искусством собственного учителя.

Тут подумал он: "Хоть и овладел я этим ремеслом, не стоит мне на нем останавливаться: сегодня в почете оно, а завтра, возможно, будет цениться иной род занятий". И пошел он в ученики к резчику по драгоценным камням. Благодаря своему уму изучил он и это ремесло всего за три месяца, но продолжал философствовать: "Хоть и овладел я двумя ремеслами, оба они могут утратить свое значение. Хорошо бы мне научиться такому делу, которое никогда не перестанет быть важным".

Рассудил юноша, что следует ему стать лекарем, ведь в этой профессии постоянно есть нужда, и она всегда в почете.

Тому, кто хотел быть лекарем, следовало сначала научиться читать и писать по-латыни и постичь философские науки; благодаря своим способностям осилил парень в короткое время всю эту премудрость и стал через три месяца превосходным лекарем, выдающимся философом и великим ученым, постигшим все науки.

После этого стал юноша презирать весь мир: решил он, что все люди вокруг него - круглые дураки и невежды: ведь благодаря своей мудрости стал он таким великим мастером, ученым и лекарем, что каждый человек по сравнению с ним был просто пустым местом.

Решил он тут, что пришло ему время осуществить свою цель и подыскать себе жену, и сказал себе: "Если останусь я в этом городе и женюсь здесь, никто в моих родных краях не узнает, кем я стал. Вернусь-ка я лучше домой, чтобы все там увидели, чего я в жизни добился. Ушел я от них совсем мальчишкой - а теперь вон каких высот достиг!"

Собрался юноша и отправился домой, но обратный путь был для него сущим мучением: из-за великой мудрости своей не находил он себе в дороге собеседников, и ни один постоялый двор не казался ему достаточно приличным для себя; постоянные терзания испытывал он в пути...

А теперь оставим на время нашего умника и расскажем о том, что случилось с простаком.

Наш простак учился сапожному делу; и так как был он совсем уж простецким парнем, пришлось ему долго учиться, покуда наконец освоил он это ремесло, но совершенства в нем так и не добился. Женился простак и сапожничал, зарабатывая себе на жизнь. А поскольку был он простаком и мастерства в своем деле так и не достиг, заработки его были весьма скудны. У него не хватало времени даже на то, чтобы поесть, - так много приходилось ему трудиться: ведь дела-то своего он полностью так и не освоил. Лишь во время работы, прокалывая шилом отверстия в коже и протягивая сквозь них дратву, находил он время съесть кусочек-другой хлеба. Натура его, однако, была жизнерадостной, и он всегда пребывал в веселье.

И было у простака все: всевозможные яства, любые напитки и какие угодно наряды. Говорил он обычно своей жене:

- Собери-ка мне, жена, поесть.

Приносила та ему кусок хлеба; съев его, просил он каши с приправой. Та отрезала ему еще ломоть; ел он его и не мог нахвалиться:

- До чего же чудная каша! - и просил жену подать ему мяса.

Отрезала она ему еще кусок хлеба; ел он его, и расхваливал, и восклицал:

- Что за прелесть это мясо!

Так требовал он себе всевозможные вкусные блюда, и всякий раз жена подавала ему ломоть хлеба. Ел он с большим аппетитом и всячески расхваливал каждое из яств:

- Ах, как вкусно! - будто и впрямь ему подавали то, что он просил.

И действительно, в каждом куске хлеба ощущал он вкус тех блюд, которых желал: ведь он был парнем простым и жизнерадостным, и хлеб этот в самом деле заменял ему всевозможные яства.

- Принеси-ка мне пивка, жена, - говорил он.

Подавала она ему воды; он отпивал и похваливал:

- Какое отличное пиво! А теперь дай-ка мне медку.

Снова приносила ему жена воды, и вновь радовался он:

- Хорош медок!

После этого требовал он вино или какой-нибудь другой напиток, и вновь подавала ему жена простую воду; пил он, и наслаждался, и не мог нахвалиться, будто и впрямь приносили ему то, о чем он просил. Точно так же было у него и с одеждой. Имелся у них на двоих с женой один овчинный полушубок, и когда собирался простак на базар, то говорил жене:

- Подай-ка мне полушубок, жена.

Когда нужна была ему шуба - пойти, скажем, в гости, - говорил он жене:

- Принеси-ка мне шубу, - и подавала ему жена тот же полушубок.

Радовался он, облачаясь в свою шубу, и расхваливал ее:

- Что за отличная шуба!

Собираясь в синагогу, требовал он у жены кафтан; одевал он полушубок и не мог нарадоваться:

- Что за красота этот кафтан, что за прелесть!

Когда же нужен был ему выходной лапсердак, снова подавала ему жена полушубок; вновь он расхваливал его, восторгаясь изяществом и красотой этого наряда.

Точно так же относился простак ко всему, что его окружало, и никогда не покидали его веселье, жизнерадостность и доброе расположение духа.

Так как не был этот парень мастером своего дела, то нет ничего удивительного в том, что башмак, над которым он работал, получался у него треугольным. Вертел он этот башмак в руках, радовался тому, что у него получилось, и расхваливал его жене:

- Каким прелестным вышел этот башмачок! Не башмак, а просто конфетка!

- Если это и вправду так, - отвечала ему жена, - то почему же другие сапожники берут за пару три гульдена, а ты всего лишь полтора?

- Что мне до того! - говорил он. - У них своя работа, а у меня своя. И вообще, к чему нам говорить о других? Давай-ка лучше подсчитаем, сколько чистой прибыли получу я с этого башмачка. Кожа стоила мне столько-то, столько-то - клей и дратва, и все остальное. После всех этих расходов мне остается десять грошей. О чем мне беспокоиться при таких доходах?

Был этот простак всегда радостным и веселым, но люди подтрунивали над ним кто во что горазд, найдя в нем удобную мишень для шуток: ведь в их глазах он выглядел сумасшедшим.

Приходили люди к простаку и вызывали его на разговор, чтобы было над чем посмеяться, а тот обычно отвечал им:

- Только давайте-ка без насмешек.

И как только они заверяли его, что намерены говорить с ним всерьез, он был готов выслушать их и поддержать беседу. Был он парнем простым и не хотел задумываться над истинными намерениями своих гостей, для которых любой разговор с ним уже был забавой. Когда ему все же становилось ясно, что над ним насмехаются, он говорил:

- Предположим, что ты и впрямь более умен. Что же получится? Окажется, что дурак - это ты! Ведь что особенного я из себя представляю? Быть умнее меня невелика заслуга. Но если ты, при всем своем уме, надо мной, дураком, смеешься, значит, ты сам неумен.

Вот какой был у простака характер.

...А теперь наш рассказ снова пойдет об умнике.

Когда в его родных местах стало известно о том, что он возвращается, накопив в дальних краях большую мудрость и достигнув там высокого положения, переполошились его земляки.