Жак Лакан - Работы Фрейда по технике психоанализа.

Прервать молчание Мэтр может чем угодно — сарказмом или пинком ноги.

Именно так, согласно технике дзэн, поступает в изыскании смысла буддистский учитель. Искать ответ на их вопросы надлежит самим ученикам. Учитель не преподает excathedra уже готовую науку, он преподносит ответ в тот самый момент, когда ученики готовы его найти.

Такое обучение отказывается от всякой системы. Оно открывает мысль в движении — мысль, тем не менее, готовую к системе, поскольку в ней необходимым образом представлен аспект догматический. Мысль Фрейда более, чем какая-либо открыта пересмотру. Ошибочно сводить ее к избитым фразам. Каждое понятие живет у него собственной жизнью. В этом как раз и состоит диалектика.

Одни из этих понятий оказывались в какой-то момент нужны Фрейду чтобы дать ответ на вопрос, поставленный ранее в других терминах, и уловить их значимость можно лишь поместив их вновь в соответствующий контекст.

Однако одной историей, историей мысли, нам тут не обойтись. Недостаточно, сказать, что Фрейд появился в век сциентизма, ведь с "Толкованием сновидений" (на французском "Науки снов") вводится нечто совершенно особой природы, нечто, обладающее конкретной психологической плотностью, а именно, смысл.

Вычитывать что-то в снах — с точки зрения сциентизма, Фрейд возвращается к наиболее архаической мысли. Затем он вновь обращается к каузальному объяснению. Но толкование сновидений всегда целиком погружает нас в область смысла. Речь здесь идет о субъективности человека в его желаниях, в его отношениях к окружению, к другим, к самой жизни.

Наша задача — заново ввести регистр смысла, регистр, который и сам нужно поместить на подобающий ему уровень.

Брюкке, Людвиг, Гельмгольц, Дюбуа-Реймон установили нечто вроде принятой веры — все приводимо к физическим силам, притяжению и отталкиванию. Задав себе такие посылки, исследователь не ищет оснований выходить за их пределы. Если Фрейд вышел за эти рамки, то потому, что его посылки были иными. Он решился придать значение тому, что происходило с ним самим — противоречиям собственного детства, невротическим расстройствам, собственным снам. И поэтому Фрейд предстает нам, как и любой другой человек, в окружении случайных подробностей своей частной жизни — смерти, женщины, отца.

Все это представляет собой возвращение к истокам и вряд ли заслуживает названия науки. Психоанализ подобен искусству хорошего мясника, с умением разделывающего тушу животного, разделяя суставы с наименьшим сопротивлением. Известно, что для каждой структуры существует свойственный ей способ концептуализации. Но поскольку на этом пути возникают осложнения, то многие предпочитают придерживаться монистического понятия логического выведения мира. Тут-то и возникает путаница.

Весьма уместно заметить, что расчленение мы производим не с помощью ножа, а с помощью понятий. Понятия обладают особого рода реальностью. Они не возникают из человеческого опыта — иначе бы они были уже готовыми. Первые наименования вытекают из самих слов, они являются инструментами для очерчивания вещей. Всякая наука, таким образом, долго остается во тьме, стесненная обыденным языком.

Сперва нам приходится прибегать к помощи такого чрезвычайно неудовлетворительного инструмента, как закостеневший в обыденной речи язык. И время от времени случаются вдруг резкие изменения — например, от "воспламеняющегося" (флогистона) к кислороду. Ведь Лавуазье одновременно с его открытием флогистона привносит качественное понятие кислород. Трудность коренится в том, что ввести символы, математические или другие, можно лишь с помощью обыденного языка, поскольку необходимо объяснить, для чего они служат. Тогда поневоле оказываешься на определенном уровне человеческого обмена, в нашем случае — это уровень терапевта. То же самое было и с Фрейдом, несмотря на его отпирательства. Но как показал Джонс, он с самого начала дал себе аскетический зарок не заходить далеко в область спекулятивного мышления, ккоторому от природы был весьма склонен. Он подчинил себя дисциплине фактов, лаборатории. Он отошел от некачественного языка.

Рассмотрим теперь понятие субъекта. Вводя такое понятие, вводят самого же себя. Человек, который говорит с вами, — это человек из ряда других: он пользуется некачественным языком. И тогда замешанным оказываешься ты же сам.

И поэтому Фрейд с самого начала осознает, что продвинется в анализе невротиков лишь в том случае, если будет анализировать себя самого.

Возрастающая важность, приписываемая сегодня контрпереносу, означает признание того факта, что в анализе пациент не остается один. В нем участвуют двое — и только двое.

Феноменологически, аналитическая ситуация является некоторой структурой, то есть тем, с помощью чего могут быть выделены и изолированы определенные феномены. Другая же структура, структура субъективности, позволяет людям думать, будто они понятны сами себе.

То, что человек является невротиком, может послужить ему на пользу как аналитику, как послужило это на пользу самому Фрейду. Подобно господину Журдену с его прозой, мы создаем смысл, противоречие смыслу и бессмыслицу. Оставалось лишь найти здесь линии структуры. В упоении, Юнг тоже открывает в символах снов и религий некоторые присущие человеческому роду архетипы. Это также структура, но отличная от аналитической.

Детерминизм, свойственный аналитической структуре, был введен Фрейдом. Отсюда двусмысленность, которую находят в его произведениях повсюду. Взять например, сон — это желание или признание желания? А эго, с одной стороны, является как бы пустым яйцом, поверхность которого дифференцируется посредством контакта с миром восприятия, с другой — именно от него мы слышим при каждой встрече слова "нет" или "меня", "я", а также безличные формы, оно говорит о других и выражает себя в различных регистрах.

Мы будем следовать технике искусства диалога. Как хорошему мяснику, нам нужно знать, какие мы встретим сочленения и сопротивления.

Сверх-Я является законом, лишенным смысла, однако опирается лишь на язык. Когда я говорю: "Ты. пойдешь направо", я хочу позволить другому согласовать свой язык с моим. Я думаю о том, что происходит у него в голове в тот момент, когда я с ним говорю. Это усилие для нахождения согласия устанавливает свойственную языку коммуникацию. Это ты настолько основополагающе, что оно выступает до сознания. Ведь и цензура, являющаяся интенциональной, делает, тем не менее, свой ход в игре прежде сознания, она действует предупредительно. "Ты" — это не сигнал, но отнесенность к другому, это приказ и влюбленность.

Точно так же идеал собственного Я является средством защиты, увековеченным собственным Я ради продления удовлетворенности субъекта. Но вместе с тем это и функция наиболее гнетущая, оказывающая наиболее сильное депрессивное воздействие, в психиатрическом смысле.