Дуглас Хардинг - Религии мира

Однако китайская религиозная история чрезвычайно интересна и богата открытиями. В данной главе мы рассмотрим четыре периода этой истории: до-конфуцианский (закончился около 5000 лет до н. э.), конфуцианство (500 лет до н. э. и далее), даосизм (около 400 лет до н. э. и далее) и чань (дзэн) — буддизм (600 лет н. э. и далее). Мы увидим, как эти религии, с их кажущимся противоречием, на самом деле представляют собой непрерывный процесс развития, подобно тому как человек растет, переходя от несознательного младенчества к духовной зрелости взрослого.

Древняя религия Китая была очень похожа на религию Индии и всего Древнего мира в целом — она была религией множества богов, демонов и духов всех уровней, с которыми нужно было сохранять хорошие отношения — как мы уже поняли, дело весьма непростое. Самыми главными из них были духи отцов клана, во главе с изначальным предком, которые обитали на Небе и управляли оттуда делами на Земле. Таким образом, важнее всего было — путем правильного поведения, преданности и жертвоприношений — завоевать милость предков, которые сообщали о своих желаниях, довольстве или недовольстве при помощи знамений. Искусство гадания, или толкования этих божественных знаков, было делом первостепенной важности, так как прежде чем сделать какой-либо серьезный шаг, нужно было быть уверенным, что сейчас удачное для этого время. Волю богов и предков узнавали, рассмотрев текущее расположение планет или наблюдая за поведением птиц или за тем, как образовывались трещины в панцире черепахи, когда ее нагревали (мы это делаем более удобным способом, гадая на чаинках в чашке, и наверняка китайцы тоже так делали). Если знаки были неблагоприятными, то начинание откладывалось до более благоприятного времени. Если они были благоприятны, то принимались за дело с ощущением божественного одобрения, уверенности и силы, которую китайцы называют дэ.

Однако с древних времен у китайцев было некое представление о верховном Божестве. Тянь , или Небо, было не только местом обитания предков, но также своего рода Провидением, или Безличным Богом. Основной обязанностью императора, которого называли Сыном Неба, было обеспечение безопасности и процветания страны, для чего он и совершал тщательно продуманные жертвоприношения Небу на огромном алтаре на открытом воздухе. В самом центре Пекина до сих пор стоит самый главный из этих алтарей, который использовали еще всего век назад.

Несмотря на то что у этой ранней религии и были такие сложные правила и такая требовательность к выполнению своих обязанностей, отношение к миру у нее было довольно простое. Нужно было просто, по мере возможностей, делать то же, что и все, чтобы заслужить милость и силу Неба, и не мучиться сомнениями или беспокоиться об объяснениях, идеях о добре и зле, совести и долге. Праведность означала делать то, что надо; моральность означала соблюдение обычаев. Все остальное было не то чтобы злом, сколько немыслимым. Человек не был полностью моральным созданием, настоящим индивидом, ощущающим себя отдельным от других индивидов. У человека практически не было души, которую он мог бы назвать своей, поэтому вопрос о том, была ли эта душа в хорошем или плохом состоянии, потерянной или спасенной, никогда не возникал.

На самом деле, идея того, что у человека было его личное «я», его личная душа или ум, такая очевидная для нас сегодня, в Древнем мире была вовсе не очевидной. Даже сегодня человек первобытной культуры не скажет, что это он боится темной пещеры, а скорее скажет, что там живет ужасное привидение. Он не любит или ненавидит что-либо, а скорее чувствует, что все заряжено благоприятными или зловещими силами. Если про него и можно сказать, что у него вообще есть «ум», то он не в его «голове», а в окружающем его мире: его мысли и чувства проецируются на объекты. Вернее, они никогда не были с ними разделены. Иными словами, он распространился по всему своему миру, слился с природой.

Как же тогда возникла идея о «я»? С одной стороны, были невидимые духи, привидения и демоны всех видов; а с другой — были мужчины и женщины, видимые и достаточно осязаемые, явно не духи и не «духовные». Но также были шаманы и медиумы, странные люди, которые время от времени становились «одержимыми» духами, и потому могли связаться с миром духов от чьего-либо имени. Возможно, вид такой «одержимости» навел древних китайцев на мысль о том, что тело каждого человека — дом невидимого привидения или духа, души или «я». В любом случае, ощущение отдельного «я» (что было скорее чувством, нежели идеей, и несомненно имело несколько источников) становилось все более и более распространенным в тысячелетия до Христа. И вместе с личным «я» и умом человек, конечно, постепенно приобретал личные чувства и мысли, совесть, чувство долга, характер, целую личность. Вернув свои проекции из внешнего мира и поместив их «в свою голову», он стал полностью моральным созданием. Старое унитарное существование теперь было резко разделено на «я» и то, что было не-«я».

В библейской терминологии, он вкусил плод Древа Знания о Добре и Зле, познал грех и стал отделенным от Небес. Он пал из Рая. Став полностью самосознающим, он потерял свою детскую невинность и удовлетворенность, но его Падение было неизбежным, чтобы достичь зрелости.

Несомненно, это взросление началось на заре китайских доисторических времен, задолго до рождения Конфуция в 551 г. до н. э., примерно в одно время с Гаутамой Буддой. Но именно Конфуций подтвердил и отпраздновал совершеннолетие Китая, сделав это новое отношение, этот новый вид сознания, более определенным.

В чем-то Конфуций походил на своего великого индийского современника. Как и Будда, он был занятым человеком, путешественником, организатором последователей, практичным, не заинтересованным в философии как таковой. Но на этом сходство заканчивается. Конфуций был страстным консерватором и вовсе не хотел менять принятые в то время религиозные идеи и практики. Принятое в старину естественное, бездумное следование обычаям уходило в прошлое, и нужно было, чтобы на его место пришла более сознательная этика, которая сохранила бы социальный порядок. Таким образом, Конфуций хотел учить людей правильному поведению, на благо себе и обществу, в согласии с законами Неба. Короче говоря, он был моралистом. Его интересовали не только поступки людей, но и то, что побуждало их так поступать, их ум. На самом деле, теперь, когда у человека появился собственный ум, пришло время, чтобы кто-то его изучил.

Лучше всего обобщить учение Конфуция нам удастся, если рассмотреть его Совершенного Человека, его идею о том, какими мы должны быть. Такой человек мудрый и великодушный, человек чести и хорошего воспитания, который щедр к менее удачливым, благочестив при проведении ритуалов, уважителен к древним, непредвзятый, справедливый, не эгоистичный, не унылый, мужественный, открытый, преданный, без жалости к себе, умеренный и не впадающий в крайности, которому стыдно, если его слова не соответствуют действиям. «Человек чести требует с себя: человек бесчестный требует с других». «Когда воспитанный человек встречает что-то, что не понимает, он винит самого себя» — и так далее. Трудная задача! И странным образом знакомая. Мы и вправду все это уже где-то встречали. Не это ли является (недостижимым) идеалом английского джентльмена, даже его неофициальной религией — вне зависимости от того, насколько искренне он восхищается, с безопасного расстояния, совсем иным Совершенным Человеком из Нагорной проповеди.