НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ - ЮРОДСТВО И СТОЛПНИЧЕСТВО

Видоизмѣнимъ разбираемое недоумѣніе относительно „юродства": не лучше ли было бы угодившему Богу, не принимая такого опаснаго подвига, жить благочестиво въ обществѣ и, такимъ образомъ, оказывать лишь одно положительное вліяніе на него, не будучи хотя бы косвеннымъ соблазномъ для другихъ?

Но, во-первыхъ, подвигъ „юродства" есть подвигъ для избранныхъ и принимается подъ воздѣйствіемъ божественной благодати. Надо имѣть въ виду, что на этотъ подвигъ вступали мужи нравственной зрѣлости; одни изъ подвижниковъ приготовлялись къ нему пустынническими подвигами (какъ напр. св. Симеонъ, – прожившій до юродства въ пустынѣ 29 лѣтъ), иные шли спасать другихъ, приготовясь съ дѣтства къ смиренномудрію и къ созерцанію [32], другіе руководились совѣтами духовныхъ своихъ отцевъ [33]. Прекрасную характеристику положенія св. юродивыхъ въ обществѣ можно усматривать въ словахъ св. Симеона новаго Богослова: „Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей. Имея внутрь себя страх Божий и нося непобедимое оружие веры, он силён бывает на всё и может делать даже то что многим кажется трудным и невозможным. Он ходит среди них как гигант среди обезьянок, или лев рыкающий среди псов и лисиц, уповая на Господа, твёрдостью мудрования своего изумляет их, ужасает смыслы их, поражая их словом премудрости, как жезлом железным” [DCCLXII].

Во-вторыхъ, безъ того, чтобы не быть предметомъ соблазна для кого либо и въ чемъ либо, нельзя обойтись и живя благочестиво. Лица, составляющія общество, всегда слишкомъ различны во взглядахъ, вкусахъ и по степени умственнаго и нравственнаго развитія, такъ что при такомъ различіи цѣнителей многіе добрые поступки однимъ могутъ казаться не благоразумными и, слѣдовательно, не произведутъ на нихъ желаемаго воздѣйствія, а другими будутъ истолкованы даже въ дурную сторону. Не слѣдуетъ еще забывать и того, что злоба и зависть не только не изгнаны изъ міра, но даже и не обезсилены по сравненію съ прежними временами. Исторія можетъ убѣдить въ этомъ.

Возьмемъ самое крупное изъ нея: чистѣйшая и святѣйшая жизнь Спасителя, Его безпримѣрные поступки, исполненное одной правдой ученіе, вліяли, толковались, вліяютъ и толкуются на протяженіи уже девятнадцати слишкомъ вѣковъ далеко неодинаково и часто превратно!

Но не лучше ли, возникаетъ опять недоразумѣніе, жить человѣку такъ, чтобы дѣятельность его и угодна была Богу и вмѣстѣ съ тѣмъ сообразна съ настоящею земною жизнію, – съ положеніемъ его въ обществѣ? Но никто не можетъ и не имѣетъ права назначать другому образъ жизни, чтобы онъ тѣмъ, а не другимъ путемъ достигалъ спасенія. Силы у людей различны, и всякій лучше самъ знаетъ свои силы, нежели кто нибудь другой: поэтому, всякій самъ лучше можетъ опредѣлить для себя и образъ дѣятельности, нежели кто другой.

По крайней мѣрѣ, никто не имѣетъ права упрекать другого въ томъ, что онъ избралъ тотъ, а не иной путь спасенія, которое совершается, надо еще замѣтить, не однѣми силами человѣка, но и содѣйствіемъ благодати, и тамъ, гдѣ дѣйствуетъ благодать, наставляя человѣка на всѣхъ путяхъ его жизни, тамъ разсчеты ума должны умолкнуть.

Далѣе, недоумѣніе относительно „юродства" носитъ чисто юридическій характеръ. Профессоръ Голубинскій въ своей исторіи русской церкви [DCCLXIII]высказываетъ такое мнѣніе: „юродство по отношенію къ монахамъ, строго говоря, противоканоническій подвигъ, ибо юродствовать можно только въ міру, а монахъ неисходно долженъ пребывать въ монастырѣ".

Такой взглядъ можетъ высказываться только тогда, когда имѣется въ виду одна внѣшняя сторона „юродства" и совершенно опускается внутренній смыслъ подвига. Но изъ предыдущихъ разсужденій можно видѣть, что хотя св. юродивые жили въ міру, но они были одиноки не менѣе, чѣмъ монахи. Для другихъ людей они казались не тѣмъ, чѣмъ были на самомъ дѣлѣ – окружающіе ихъ не всѣ понимали. Монашество и духовное созерцаніе св. юродивыхъ продолжалось и среди міра. „Въ мірѣ живый безмолвствовалъ, яко въ пустыни; въ народѣ пребывая, яко въ кающихся обители", говорится въ житіи св. Василія блаженнаго. Тоже самое можно сказать и относительно всѣхъ св. юродивыхъ.

Преосв. митрополитъ Макарій въ своей церковной исторіи говоритъ, что „юродство" поражало общество не столько внутреннимъ значеніемъ своимъ, сколько внѣшнимъ видомъ [DCCLXIV]. Вѣрнѣе думать, что народъ любилъ св. юродивыхъ за то, что они были носителями и выразителями правды Божіей и за то, что они несли тяготу народа на себѣ.

Вѣдь и Грозный изъ уваженія къ св. Василію блаженному несъ его гробъ на своихъ плечахъ, на что указываетъ преосвященный историкъ [DCCLXV]не потому, что поражался внѣшнею стороною „юродства" св. Василія, а потому, что тотъ своими прямыми обличеніями пробуждалъ совѣсть Грознаго царя и побуждалъ его одуматься.

Извѣстно изъ его житія, что когда св. Василій обличилъ Грознаго въ его намѣреніяхъ о постройкѣ дворца на Воробьевыхъ горахъ, то царь съ тѣхъ поръ „нача вельми чтити" св. юродиваго.

Наконецъ, „юродство" на первый взглядъ имѣетъ сходство съ цинизмомъ. Въ жизни св. юродивыхъ мы замѣчаемъ: суровый постъ, наготу, пріютъ- гноища и кучи мусора, то же самое по внѣшности находимъ и въ жизни циниковъ [DCCLXVI]. Антисѳенъ ходилъ въ поношенномъ плащѣ, съ сумою и посохомъ; щеголяя своею бѣдностію, отказывалъ себѣ во всякой пищѣ, кромѣ самой суровой. Діогенъ ограничивалъ свои желанія самымъ необходимымъ; ѣлъ мало, сырую или грубую пищу; вся его одежда состояла изъ плаща, сложеннаго вдвое; сума и огромный посохъ дополняли его нарядъ; спалъ онъ въ своей знаменитой бочкѣ: ѣлъ при всѣхъ, а также публично совершалъ свои отправленія, которыя совершаются скрытно: словомъ, онъ намѣренно оскорблялъ всѣ житейскія приличія. Такимъ образомъ, пріемы въ жизни св. юродивыхъ и циниковъ, повидимому, были одинаковы, но только повидимому. Велика разница между ними, если обратить вниманіе на исходную точку и мотивы тѣхъ и другихъ. Намѣренныя оскорбленія и нарушенія житейскихъ правилъ у циниковъ вытекали изъ презрѣнія къ окружающему міру и изъ личной гордости. Типичнымъ съ этой стороны является слѣдующій случай изъ жизни Діогена. Платонъ, устроивъ однажды пиръ для друзей, не пригласилъ на него Діогена. Во время самаго пира является Діогенъ въ своемъ обычномъ странномъ нарядѣ и, топча грязными босыми ногами богатый коверъ, говоритъ: „такъ я попираю гордость Платона". „Еще съ большею гордостію", замѣтилъ Платонъ. Не такъ поступали св. юродивые. Когда св. Николая Кочанова, пришедшаго по приглашенію новгородскаго вельможи на обѣдъ къ нему, избили слуги и изругали, онъ, „видѣвъ, яко не отъ своея воли се творятъ, но учими діаволомъ, терпяше съ радостью, благодаря и хваля Бога Св. Исидоръ Твердисловъ [DCCLXVII], когда ему не далъ пить слуга княжескаго двора и выгналъ его вонъ и когда князь, узнавъ о случившемся, послалъ за св. юродивымъ и спросилъ его: „что нужно сдѣлать съ этимъ негодяемъ?", то св. Исидоръ все простилъ служителю и безъ ропота вышелъ изъ дому. Значитъ, у древнихъ циниковъ за странными поступками скрывались гордость и эгоизмъ, а у св. юродивыхъ – смиреніе и любовь. Далѣе, въ достиженіи безстрастія между циниками и св. юродивыми замѣчается громадное различіе. Св. юродивые, какъ мы уже говорили объ этомъ, стремились достигнуть безстрастія путемъ непрерывныхъ аскетическихъ самолишеній, а циники думали, что существуетъ лишь два дѣйствительнѣйшихъ средства противъ сладострастія: голодъ и веревка. Это же ученіе встрѣчается въ ученіи стоиковъ и буддистовъ. Разумѣется, поступающіе такимъ образомъ вмѣсто того, чтобы развязать узелъ. разсѣкаютъ его; вмѣсто того, чтобы найти путь къ добродѣтели, самую добродѣтель укладываютъ въ гробъ.